— Не понял? Почему? – удивился мент.

— Вы видите, какую статью мне вменяют? Кроме того сейчас я нахожусь в состоянии ломки, и пока мое здоровье не восстановится, я не смогу сосредоточиться ни на чем другом.

— И как долго оно будет восстанавливаться? – занервничал опер.

— Два месяца, как минимум, — улыбаясь ответила я, прикидывая, что за это время я успею осудиться и скорее всего, успею уехать на зону.

Понимал это и опер. Он понял, что насильно он меня «дружить» с ним не заставит. Он понял, что я его не боюсь. В молчании, он поигрывал желваками и скорее всего, жалел, что наговорил мне так много лишнего. Решив предпринять последнюю попытку, сделав доброе лицо, он сказал вкрадчивым голосом, нарочно растягивая слова:

— Я могу прямо сейчас поправить твое здоровье, — и достал героин, — а за каждый подарок мне, я готов делать подарки тебе.

— У меня большие сомнения, что вы сможете одаривать меня подобными подарками весь мой срок, — сказала я, стерев улыбку с лица и смотря на него ненавидящим взглядом, — а перед смертью не надышишься, перегибаться все равно придется, так пусть лучше это случится сейчас. Пусть я умру от своей болезни, зато душу сохраню. Я оказалась в тюрьме только потому, что отказалась предать своего поставщика, так неужели вы думаете, что я теперь пойду докладывать вам про людей, с которыми мне придется жить и есть под одной крышей. Мы с вами по разные стороны баррикад, и ничего не сможет изменить мою позицию. Да, я боялась сесть в тюрьму. Боялась не тюрьмы и ее обитателей, и конечно не людей в погонах. Я боялась сидеть, потому что не хотела напрасно терять время, но, увы. Я здесь. Теперь мне нечего бояться, — закончила я.

Опер пристально смотрел на меня.

— Ты какой раз сидишь?

— В карточке написано, а в связи с чем такой вопрос?

— Ты так грамотно разговариваешь, — многозначительно сказал он.

— Как живу, так и разговариваю, — устало сказала я, — разрешите я пойду. Я очень устала.

Опер молча нажал кнопку. За мной пришла дежурная и увела меня в камеру. Одноглазка делала вид, что прибирает свои вещи. Мне показалось, что делала это она только для того, чтобы не смотреть мне в глаза.

— Дешевка, — прошипела я.

Она ничего не ответила.

Я легла на шконарь и задумалась. Чем старше становишься, тем сложнее найти новых друзей. Это сложно сделать, находясь на воле, а в тюрьме их просто не может быть. Возможно, будут единомышленники в каких-то ситуациях, но доверять нельзя никому. Тем более учитывая специфику женского характера, а именно чрезмерную болтливость и завистливость. Никому и ничего по делу говорить нельзя. Поэтому, какой бы срок не назначил суд, жить в этой системе я буду только в одного. Общаться по необходимости буду со всеми, но близко, ни одну не подпущу. Решено.

— Назарова, без вещей на выход, — прокричала дежурная с продола.

— Куда опять?

— К врачам.

Я оделась и вышла вслед за дежурной, которая повела меня через улицу в другой корпус. Мы оказались в тюремной больнице. Меня завели в камеру с двумя железными кроватями и сказали подождать здесь. Кроме меня в камере находилась еще одна дамочка неряшливого вида. Чтобы убить время, я начала с дамочкой типичный для тюрьмы разговор откуда сама и за что здесь.

Оказалось, что она жила вместе с мужем в отдаленной от города деревеньке, где никто не работал, так как работы не было. Зато вся деревня, от мала до велика пила, опохмелялась и снова пила. Дамочке было двадцать шесть лет, однако судя по ее внешнему виду, я бы не дала ей меньше сорока. С мужем она прожила, вернее промучилась восемь лет Все это время он нигде не работал, пил да гулял, не раз поднимал на нее руку, а в конечном итоге заразил сифилисом. Она, сдав анализы на венерические болезни, узнав диагноз и получив назначение врача и список лекарств, необходимых для лечения этой болезни поняла, что эти лекарства ей покупать не на что. Придя домой, дамочка решила запить свое горе самогоном местного разлива, а там и муж пришел. Возникла ссора, следы которой до сих пор присутствовали на ее лице, и дамочка не придумала ничего другого, как ударить своего мужа топором. Ударила. Насмерть. Сама вызвала скорую помощь мужу, которому уже ничем нельзя было помочь и милицию себе.

Я слушала ее и удивлялась.

— Почему ты не ушла от него раньше? Ты же сама говоришь, что он пил, гулял и бил тебя. Зачем терпела?

— Как бы я ушла от него? Куда? У нас деревня маленькая, все друг друга знают. У нас так не принято, — оправдываясь, ответила она.

Я была поражена ее ответом. Действительно, умом Россию не понять.

— Назарова, пойдемте.

Меня вывели в коридор и повели на обязательный осмотр по врачам. Терапевт, гинеколог, хирург, невропатолог, который узнав, что я нахожусь в состоянии ломки, дал мне таблетку аспирина, назвав ее очень хорошим снотворным. Заходя в лабораторию для сдачи крови, я наткнулась на удивленный взгляд медсестры.

— Посмотри-ка, какую модель привели? Как сидеть то будешь? – участливо спросила она.

— Нормально буду, — ответила я.

После сдачи крови, меня увели назад в камеру. Одноглазка спала. Я тоже прилегла. Почему то вспомнилось детство.