Преодолев запретку и несколько железных дверей мы, наконец, попали в помещение и первым делом подошли к двери с надписью «СКЛАД». Мне выдали матрац толщиной с простыню, две простыни серого цвета, вещицу, которая отдаленно напоминала подушку, одеяло, в котором, наверное, трое умерли, огромную железную кружку, железную тарелку и ложку. Мусорок сказал, чтобы я брала все это и шла за ним.
Я обалдела! Мои сорок восемь килограммов понесут все это! И мысленно поблагодарила кладовщика за то, что матрац такой тонюсенький. Представляю, как бы я поломалась под этим матрацем, если бы он был нормальной толщины. В общем, я взгромоздила на себя тюремную постель, и мы с мусорком поднялись на второй этаж, где вышли в темный и сырой коридор, с множеством пронумерованных железных дверей. Конвойный провел меня к железной двери с № 246. Я мысленно перекрестилась. Вот здесь мне придется пока жить! Господи, неужели это все происходит со мной? Как же так?
— В баню пойдешь? — сбил меня с мыслей вопрос конвойного. Я удивленно взглянула на него.
— А что есть такие, кто не ходит?
Он, почему то воздержался от ответа, вместо этого открыл железную дверь (робот) камеры № 246 и я, ну просто онемела.
Камера (хата) два на три метра, окно с двумя решетками (решками), находящимися друг от друга на расстоянии пятидесяти сантиметров. Двухъярусные кровати (шконари). Два совмещенных. Тоесть на них могут спать четыре человека: два внизу и два наверху. И два одинарных, стоящие паровозиком друг за другом. Стол и лавка на одном железном каркасе (общак). Деревянная полочка на стене (березка), в которой я увидела железную миску (шлемка), железную кружку (зэчка) и почему-то много лука. Да, да обыкновенного репчатого лука. Рядом с березкой расположился железный умывальник и водопроводный кран с холодной водой. Довершал убранство общественный туалет (долина). Это сооружение представляло собой три ступеньки, по которым поднимаешься к углублению в полу, куда делаешь свои дела, смываешь это, открывая краник на трубе, из которого льется вода. Это убранство огорожено от всей остальной обстановки ширмой – простыней. Я, конечно, не забыла, куда меня привезли, и где-то в глубине души ожидала увидеть здесь нечто
подобное, но увидев эту картину воочию,я немного растерялась.
Впитав в себя все нюансы обстановки я только тогда заметила, что в хате я не одна, а есть еще одна дамочка. Да еще какая! Я ужаснулась от того, что мне придется долгое время жить с этим человеком на столь маленьком пространстве.
В этой леди за нее саму и ее образ жизни не говорило, а кричало ее лицо. Это была женщина сорока – пятидесяти лет, среднего телосложения, с сожженными перекисью водорода, торчащими в разные стороны паклями волос. Вместо одного из глаз у нее было слипшееся веко.Наверно глаз был утерян в пьяных баталиях. Лицо отекшее, ноги вздутые, все в шишках и непроходящих коричневых синяках. А мадам по ходу не только бухала, но и кололась. Синяки эти на ногах и руки, как боксерские перчатки – сто процентов от колки. Бывают же такие. Женщины!
— В баню, — рыкнул дежурный.
— Есть шампунь у тебя? – спросила я женщину.
— Нет, только мыло, — поспешно ответила та и показала на умывальник, где лежало пару кусков хозяйственного мыла. Я взяла один и вышла из камеры.
Напротив моей хаты была дверь, которая оказалась дверью в святую – святых тюрьмы. Это была дверь в баню.
Баня состояла из двух помещений. Первое – предбанник. Лавки по трем стенам и крючки для одежды. Крючки, крючки, много крючков. Я разделась и пошла во второе помещение – душевую, где, судя по количеству крючков для одежды, я ожидала увидеть хотя бы пятьдесят душей, но их было всего одиннадцать. Из одиннадцати работало лишь три, но сегодня для меня одной столько воды было даже много. И я с удовольствием встала под горячую струю воды, смывая, вернее пытаясь смыть с себя грязь и шок последних суток.