В восемь часов утра открылся робот, и вошла женщина – майор, представилась начальником режимного отделения женского СИЗО и объяснила, что при возникновении вопросов, касающихся режима содержания, да и вообще любых вопросов, нужно обращаться к ней. Режимница задала мне пару стандартных вопросов о моей личности и статье по которой меня задержали. Я не могла понять, зачем каждый из сотрудников СИЗО задает одни и те же вопросы, ведь при первоначальном оформлении на меня завели карточку, где были указаны все необходимые данные обо мне. Затем режимница сказала Одноглазке собираться на отпечатки. Я удивилась. Эта дамочка сидит здесь уже несколько месяцев, неужели у нее до сих пор отпечатки пальцев не сняли, подумала я, но вслух ничего не сказала.

Одноглазка ушла, а вернувшись, принесла с собой несколько пачек сигарет и с полкилограмма чая.

— Где отоваривалась? – спросила я, вспоминая наш ночной разговор и рассказ о том, что женский корпус полностью заморожен и никакой движухи нет.

— Я на отпечатки ходила, встретила пацанов знакомых, они и подогрели, — поспешно ответила она.

— То есть ты хочешь сказать, что твоя персона настолько значима, — с усмешкой говорила я,- что ты, находясь под конвоем, увидела своих знакомых, которые тоже находились под конвоем. Ты порешала и со своим конвоем и с конвоем своих знакомых, чтобы твои знакомые сбегали сначала в банк за деньгами, потом в магазин за сигаретами, — хохотала я, — или твои знакомые ходили в супермаркет и рассчитывались пластиковой карточкой? И все это так оперативно, за пятнадцать минут. Молодец! А потом ты договорилась с конвоем, чтобы свою отоварку нести не пряча, в руках, у всех на глазах? Тетя, ты чего чешешь? Нести в руках насущное будучи под конвоем, в то время, как в любой момент режимница из за угла может вывернуть и поинтересоваться у конвоя откуда это у тебя? Да не один конвойный не возьмет на себя ответственность за то, что разрешил взять тебе это у других заключенных. А нести всю эту дребедень по зеленой, ты могла только в одном случае, если это тебе дал тот, на кого ты можешь ссылаться при возникновении вопросов у других сотрудников СИЗО. Только опер. Дешевка, — разорялась я в то время, как одноглазка кипятила себе кружку воды.

— Назарова, на выход, — сказала дежурная за дверью. Робот открылся, я вышла в коридор.

— Лицом к стене, руки за спину, — сказала дежурная. Я повернулась к стене, дежурная закрыла дверь камеры.

— Идите прямо по коридору. Я пошла впереди нее, держа руки за спиной.

— Стойте. Я остановилась возле единственной на продоле деревянной двери.

— Заходите. Я открыла дверь и вошла в кабинет.

-Ну, здравствуйте, присаживайтесь, — сказал мне хозяин кабинета.

Им оказался высокий, худощавый мужчина.

— Меня зовут Олег Романович, я оперативный сотрудник женского корпуса СИЗО города Ч.

Я присела на стул напротив опера.

— Фамилия, имя, отчество, статья?

Я ответила, он сверил мои данные с имевшейся у него карточкой.

— Полных лет?

— Двадцать восемь.

— Значит, ты заехала по розыску. Почему на суд то не пошла? – спросил опер.

— Какая сейчас уже разница? – ответила я.

— Действительно никакой, — безразлично бросил он, — что у Марата порошок брала?

— Да, — ответила я со всей серьезностью, а в душе хохотала.

Я одним выстрелом убила двух зайцев: обеспечила оперов ложной информацией и проверила Одноглазку. Теперь нет никаких сомнений в том, что она ходила не на отпечатки, а в этот кабинет, а чай и сигареты были оперским подгоном за проделанную работу. Не думаю, что она получила насущное за информацию обо мне. Скорее всего, она является регулярным информатором, а про меня и несуществующего поставщика героина по имени Марат, она рассказала просто к слову. Да, тюрьма!

— А ты знаешь, что его приняли? – спросил опер.

— Мне уже все равно, — ответила я наслаждаясь тем, как опер блефует.

— Ты понимаешь, что тот факт, что ты была в федеральном розыске, отрицательно скажется на размере твоего наказания? Года три тебе за это добавят, — снова блефовал опер.

Я не стала ему говорить, что в настоящее время, согласно действующего законодательства, к основному сроку могут добавить лишь в том случае, если был совершен побег из следственного изолятора, либо зоны. За то, что я не явилась на судебное слушанье, мне никто и ничего не добавит. Нет в законе подобного положения.

— А к чему этот разговор? — спросила я.

— А к тому, что я могу написать сопроводительное письмо в суд, где укажу, что находясь в СИЗО, ты уже встала на путь исправления, который выражается в сотрудничестве со мной.

— В чем будет заключаться сотрудничество?

— Ты будешь должна сообщать мне обо всех происшествиях, произошедших в хате, и своевременно сообщать о наличии запрещенных вещей или веществ. Также оповещать о тех случаях, когда сотрудники СИЗО помогают заключенным в решении каких либо вопросов, противоречащих режиму содержания и докладывать о преступлениях, которые не раскрыты, но о которых могут проболтаться другие заключенные.

— Как я буду с вами связываться? — спросила я его со всей серьезностью.

— Ты можешь написать на листочке бумаги слово «Срочно», вложить эту бумажку в конверт, написать на конверте любой городской адрес и отдать конверт лично в руки режимнице, которая ежедневно забирает письма. Таким образом, письмо попадет сначала к цензору, а затем оперативно ко мне, а я уж вызову тебя либо на отпечатки пальцев, либо к адвокату, либо к врачам.

— Хорошо, Олег Романович, я подумаю над вашим предложением, — ответила я.

Он недоуменно косился на меня, силясь понять, почему я вдруг заулыбалась.

— Даю тебе два дня на размышление, через два дня я вызову тебя для более детального разговора, — сказал опер.

— Я не смогу вам дать ответ через два дня, — также с улыбкой продолжила я.