Британцы за снижение вреда

Снижение вреда — суть новой британской антинаркотической стратегии, близкой к политике Нидерландов. За год число арестов в этой сфере возросло почти на треть, но, по мнению полиции, вряд ли такие усилия способны сами по себе приостановить подпольную торговли или сократить число преступлений. Именно полиция выступила одним из разработчиков национальной программы, предусматривающей гибкую политику предания суду при приоритетном внимании лечебным подходам. По новой концепции, торговец наркотиками, сам их не употребляющий, должен отбывать наказание в тюрьме. Но если он тоже питает к ним слабость, предпочтительнее, чтобы в этом случае им занялись медики. Чем лучше будет уход и лечение, тем выше окажется конечный общественный результат.

За хранение и распространение наркотиков (героина, кокаина, амфетаминов и т. д.) дилеру грозит тюремное заключение до семи лет. Не имеет значения количество обнаруженного при нем вещества. Если попался человек даже с одним граммом наркотика, есть ли уверенность, что он не торгует этим добром десять лет? Он может быть опасен для общества, и полиция в любом случае применит к нему санкции.

— Если вы найдете в моем кармане грамм наркотика, меня ждет тюрьма? — спросил я, с облегчением вспоминая уличную урну, куда выбросил недокуренную сигарету с брикстонской марихуаной.

— Если вы наркотиком только торгуете, но сами не употребляете и прежде за это не были судимы, познакомимся с вашей личностью поближе и на первый раз, возможно, заменим арест беседой на юридические темы. Но если вы уже попадались с наркотиками, будут судить. Меру наказания определяет не количество, а факт преступления и личность преступника.

Одно время был замечен спад интереса к героину, но не успели британцы испытать гордость за свою умную антинаркотическую политику, как с конца девяностых годов спрос на героин начал возрастать, особенно в провинциальных городках Старой Англии. Дотошные историки стали вспоминать, что именно их соотечественник химик Олдер Райт, экспериментируя с разными соединениями опиумной группы, больше ста лет назад получил на основе морфина новое соединение, впоследствии названное героином и долгое время применявшееся исключительно для снятия боли . Никто не виноват, что открытие привело в конце концов к созданию мирового криминального бизнеса. Сегодня в стране на учете двести тысяч героинщиков. Отчасти это можно объяснить стараниями наркодельцов, ищущих новые пути транспортировки опиатов из глубин Центральной Азии через Турцию и Балканы в Великобританию.

В ночных клубах и среди молодых англичанок, желающих понизить аппетит и сохранить фигуру, снова в моде «пилюли бодрости» — амфетамины. Одно время наблюдалось угасание спроса на них, но под конец двадцатого столетия они снова оказались в ходу в подростковой и юношеской элитарной среде. Каждую неделю англичане потребляют миллион таблеток экстази, иногда в смеси с ЛСД. По наблюдениям полиции, на многолюдных тусовках торговцы нередко сбывают внешне похожие на экстази таблетки кустарно приготовленных дурманящих веществ. Не с одной массовой гулянки уже выносили трупы отравившихся.

Дез Стоут повторяет мысль, для него важную. Есть немало людей, употребляющих наркотики, и единственное, в чем общество может их упрекнуть, — так это в том, что они делают это. Но существуют другие, тоже принимающие наркотики, но к тому же замечаемые в деструктивном поведении, причастные к преступлениям. Именно они представляют интерес для полиции.

Один вопрос вызвал у инспектора замешательство — бывает ли, спрашивал я, чтобы полицейские, конфискуя у торговцев наркотики, как это иногда случается в России и Кыргызстане, потом сами же их и продавали.

— Зачем? — изумился Дез Стоут, когда до него с трудом дошел смысл. — Это не положено!

Лондонский полицейский не поставлен перед выбором между честной службой и безбедным существованием: его не обманывает государство, не лишают сбережений банки, не держат в нищете муниципальные власти. Я не знаю, как бы он себя повел, окажись в положении своих коллег, знающих о цивилизованных обществах с тою же приблизительностью, как о вымерших мамонтах, потухших вулканах, загадочных метеоритах. Безумно интересно, но — так далеко!

— Дез, — спросил я, — когда англичане покончат с наркотиками — через пятьдесят, через сто лет?

Дез покачал головой:

— Никогда… Все, что мы можем делать, — это управлять проблемой, не терять над ней контроль и бороться с преступностью… А наркотики будут вечно.

— Пользоваться фотокамерой и звукозаписывающими устройствами запрещено! — предупредила женщина-офицер, сопровождая меня к стальному лифту с табличкой «черный вход». Справа над лифтом и лестницей была табличка «красный вход», куда торопились большинство сотрудников, проходивших через никелированный турникет, вставляя в прибор намагниченные карточки, а мне пришлось подождать, пока охранники найдут мое имя в книге записей, переспросят, кто я и откуда, перепроверят документы, куда-то будут звонить и дождутся появления этой немногословной женщины, обязанной довести меня до двери, за которой

она передаст гостя другим офицерам. На стене предупреждение: не загораживать проход. Наверное, бывают ситуации, когда служащим надо пулей вылететь из здания и рвануть с места машину. Мы были в лондонском районе Спринг-Гарденс на улице Цитадель-Плейс. В комплексе соединенных переходами красных кирпичных зданий, каждое в три-четыре этажа, расположена Национальная криминальная разведывательная служба Великобритании.

Я думал, только в Советском Союзе силовые ведомства были насторожены к прессе, избегали ее, сохраняя вокруг своих занятий флер таинственности. Представить не мог, что это достижение сталинских лет англичане сумеют встроить в демократическое государственное устройство. Со мной в офис разведывательной службы пришел российский журналист, чье имя вместе с моим было указано в заявке посольства Кыргызской Республики, обратившегося к британским властям с письменной просьбой принять для беседы в офисе нас обоих. Мой приятель тоже проявлял интерес к мировому наркобизнесу, писал об этом в российских газетах, и я представить не мог, что у британцев есть информация, доступная моим ушам, но не его. Встретившая нас сотрудница решительно отказалась пропускать журналиста, повторяя, что людям этой профессии вход в офис запрещен. Никакие звонки по высоким кабинетам не возымели действия, и только новый звонок из кыргызского посольства, да еще мои заверения, что приятель сотрудничает с нашим Центром в Бишкеке и к тому же не собирается об офисе писать, даже не будет задавать вопросов, непоколебимых разведчиков поколебали.

— Фотоаппарат есть? — спросила сотрудница. — Оставьте! Диктофон есть? Оставьте! Другие предметы?

Мы начали выворачивать карманы, я мысленно уже готовился к тому, что мы с приятелем войдем в кабинет начальства в трусах, но сотрудница офиса, самого вежливого в мире, жестом руки дала понять, что наш стриптиз не доставит ей удовольствия. Так, с недовывернутыми карманами мы вошли в лифт. У меня еще будет случай поблагодарить Чрезвычайного и Полномочного Посла Кыргызстана и нашего консула за их невероятную победу над британской разведкой и обаяние, открывавшее передо мной и моими коллегами закрытые лондонские двери. А пока лифт поднял нас на третий этаж, мы прошли через большую комнату, набитую компьютерами, и оказались в кабинете, где на настенных полках высилось штук сорок разных полицейских фуражек и касок. Для переодеваний, что ли? В кабинете нас ожидали два рослых человека в цивильных костюмах, сразу предупредивших, что у них для разговора не больше двадцати минут. Симон Годдард и Лес Фландер, как они назвали себя, были из Отдела борьбы с наркотиками и организованной преступностью. В ответ на первые же вопросы они стали переглядываться, произнося с улыбкой: «Без комментариев!» Эти слова в их лексике были самыми употребляемыми, но даже в сверхосторожном разговоре можно было уловить два момента.

Национальная криминальная разведывательная служба разрабатывает стратегические и тактические программы расследования особых преступлений: действующей в Британии международной организованной преступности, подделки валюты, создания подпольных лабораторий по производству наркотиков. Аналитики оценивают степень угрозы национальной безопасности, вырабатывают предложения властям по законодательству, дают рекомендации, как предотвращать преступления в этой сфере. Каждый год служба принимает к расследованию тысячи запутанных дел.

Территории бывших советских республик (Кыргызстан, Казахстан, Таджикистан), меня особенно интересующие, для британской разведки не являются приоритетными. С точки зрения международного наркобизнеса офису больше интересны Турция, Афганистан, Пакистан. Оттуда идет восемьдесят — девяносто процентов героина, которым наводнены все британские графства.

В этих странах — подпольные лаборатории по производству героина для Европы, в том числе для Великобритании. В обратном направлении наркосиндикаты тайно переправляют для лабораторий химикаты, в том числе российские .

Движение химикатов трудно контролировать. У них множество легальных применений — в парфюмерии, фармацевтике, при производстве красок. Помимо химикатов, иногда выступающих как составная часть наркотического вещества, в подпольном производстве используют растворы, включающие кислоты и щелочи. Их требует изготовление любых наркотиков, кроме растительных. Химическая обработка нужна при выработке кокаина из листьев коки, морфина из опиума, героина из морфина. Но больше всего химических веществ нужно для производства синтетических наркотиков вроде амфетаминов, экстази, ЛСД. Использование легально произведенных химикатов для изготовления запрещенных наркотиков — ключевой момент в незаконной наркоиндустрии.

Огромное количество химикатов используется при нелегальном производстве наркотиков. Обнаружить их нелегко — одно вещество может иметь множество названий. Например, эфир, один из растворителей, поставляется в Европу под двадцатью наименованиями. Иногда изготовитель маркирует химикаты названием легального заводского продукта.

Наркотики не произведешь без лабораторной аппаратуры и оборудования. По мнению британской разведки, контроль над движением изделий этого ряда непременно приведет к воротам подпольных наркофабрик. Это не всегда высокотехнологичные предприятия. С восьмидесятых годов дельцы создают производства, которым достаточно сарая и моечных раковин. Такие «фабрики» или «лаборатории» оснащены также набором самой простой домашней утвари, а люди, привлеченные наркодельцами к работам, чаще всего не имеют химического образования и вряд ли осведомлены о том, что на самом деле изготавливают.

Британцы берут на учет также предприятия по выпуску машин (прессов), штампующих таблетки и капсулы. Наркодельцы приобретают электрооборудование, но могут довольствоваться, не привлекая к себе внимания, вышедшими из широкого потребления одноштамповыми или многоштамповыми механическими прессами. Их дополняют сушилками, смесителями, машинами для гранулирования. В последнее время особая нужда в смесителях: для экономии наркотического вещества дельцы все чаще смешивают основной компонент с посторонним связующим порошковым материалом, придающим таблетке объем и товарный вид.

Спецслужбы нашли еще одну зацепку для поиска конспиративных лабораторий. Таблетные машины, обычно громоздкие, шумные, окруженные облаком пыли, часто устанавливаются в гараже или на первом этаже здания. Иногда они требуют трехфазного электропитания. Запрос на установку распределительного щита тоже может стать наводкой для обна¬ружения потайного производства.

Скрытые лаборатории (цеха) кажутся безопасными для работающих там людей, но из-за неподготовленности персонала, к тому же имеющего дело со старым оборудованием, при включении или выключении электрических приборов случаются взрывы. Спецслужбам известны случаи, когда лаборатории этого типа использовались мафиями как ловушка для представителей власти. С некоторых пор полицейским предписано заходить в такие цеха непременно в каске, маске, защитных очках.

Особенно активны фабрики на юго-востоке Турции; их владельцы хорошо вооружены и вступают с полицией в перестрелки. Британские разведчики наладили связи с зарубежными коллегами (с турками создали совместное агентство). По просьбе других стран они посылают своих экспертов в любую точку мира, консультируют местные власти, делятся разведывательными данными со всего света.

Недавно полиция Германии заподозрила некоего гражданина в провозе по территории страны большого количества наркотиков. Перевозчик держал путь во Францию. На германской территории его не стали задерживать, но предупредили французскую полицию. Французы негласно сопровождали гражданина до Кале, где и предполагали его задержать, но перевозчик неожиданно передал пакеты англичанину, который вспрыгнул на паром, пересекавший пролив. Французы связались со службами Соединенного Королевства, в том числе с департаментом по таможне и акцизам в Дувре. Там паром поджидали. При обыске гостя обнаружили наркотики. Британское бюро Интерпола — часть Национальной криминальной разведывательной службы и обеспечивает связь с полицией, разведкой, таможенниками, пограничниками в ста семнадцати странах.

У меня было представление об Интерполе как о команде сыщиков высшей квалификации, которые рыскают по миру и, наделенные сверхполномочиями, расследуют крупнейшие преступления, ловят опаснейших преступников. На самом деле интерполовцы координируют работу национальных полицейских сил, снабжают их информацией и услугами, придерживаясь законов, существующих в каждой стране. Сотрудникам Интерпола запрещено в какой-либо стране вмешиваться в политические, военные, религиозные, расовые конфликты.

Я бы погрешил против истины, если бы намекнул, будто все эти сведения нам удалось все-таки вытянуть из офицеров британской разведки Симона Годдарда и Леса Фландера. Этого не было! Они молчали, как на допросах партизаны, и если их руководство за стенкой слушало наш разговор (разведчики все-таки), то могло бы представить этих двух к медалям за неразглашение государственных тайн. О них мы и не спрашивали. О моментах, на самом деле интересовавших нас и теперь изложенных на бумаге, мы собирали сведения из разных источников, включая печатные. Надеюсь, это свидетельское показание поможет офицерам-разведчикам, если их начальство, не доверяя магнитофонной ленте, но зная о возможности говорить мимикой, жестами, прищуром глаз, когда-нибудь припомнит им эту встречу и усомнится в их бдительности.

Весной 2000 года британское правительство и общественность обсуждали выводы специальной комиссии во главе с баронессой Рансимен Доксфордской, членом палаты лордов, о внесении поправок в законодательство о злоупотреблении наркотиками. Прошло без малого три десятка лет, когда в стране вступил в силу довольно строгий законодательный акт, направленный на предотвращение торговли наркотиками, их транспортировки и определение ущерба, наносимого их употреблением. Пора было задуматься, насколько эффективен когда-то принятый порядок вещей. Комиссия сосредоточилась на четырех моментах: не устарела ли классификация наркотических веществ, оправданна ли политика наложения штрафов и заключения под стражу за их хранение и употребление, не следует ли пересмотреть полномочия полиции и, наконец, какие по¬правки в законодательство отвечали бы новой ситуации.

«Наркотики и Закон» — так баронесса и ее коллеги назвали отчет, предоставленный на рассмотрение правительству Тони Блэра, которое в этом отчете выглядит виновником продолжающейся наркотизации британцев. Комиссия рекомендовала снизить сроки заключения за потребление сильнодействующих наркотиков (героин, кокаин) с семи лет до года, провести переклассификацию групп наркотиков, переводя часть их из класса сильнодействующих в класс менее опасных препаратов, не делать разницы между отношением общества к марихуане и его отношением к алкоголю или наркотикам. Среди принципиальных было также требование отменить арест за хранение слабых наркотических средств.

Правительство Великобритании отреагировало немедля, обнародовав заявление о своем видении проблемы. Оно настроено и впредь придерживаться политики установления более жесткого контроля за потоками наркотических веществ. Лидеры же ряда общественных организаций высказались в том смысле, что комиссия изучала проблему недостаточно глубоко; смягчение законов в отношении нелегального оборота наркотиков может привести к тому, что молодежь начнет думать, будто наркотики общедоступны и безопасны.

Участники диспута обратили внимание на одно существенное обстоятельство. С быстрым развитием технологий биологического синтеза появляются новые виды медикаментов, а следовательно, и новые виды наркотиков, учитывать которые законодательство не поспевает. Нужна национальная система раннего предупреждения, способная контролировать создание новых препаратов.

Тони Блэр и его кабинет приняли решение отвергнуть предложения комиссии баронессы Рансимен Доксфордской, хотя понимают рискованность противостояния представителям либеральных кругов. Выразителем их идей выступает баронесса и другие члены комиссии. Британские политики уверены, что главные дебаты еще впереди.

В Лондоне я открыл для себя любимый транспорт — двухэтажный автобус: занимаешь место наверху у окна, под тобой плывет размытая дождем улица, не видишь лиц пешеходов, только раскрытые над их головами зонты, и стараешься по форме зонта, по фигуре, по походке угадать, куда они спешат, почему пешком. Почему нет машины у этого, по виду состоятельного, чуть полноватого и уверенного в себе джентльмена, у него она непременно должна быть, и дорогой марки. Джентльмен стоит на углу перед красным светофором, нетерпеливо переминается с ноги на ногу, всем своим видом давая понять, что не каждый день большому городу выпадает честь видеть его на своем тротуаре. Косой дождь хлещет в окно, здания растворяются и исчезают, как погруженный в чай сахар-рафинад.

Так же хлестал холодный дождь в Бишкеке осенью 1996 года, и в запотевших окнах теряли очертания дома, когда в нашем Центре появилась женщина из города Орла, в не по сезону легкой спортивной куртке, с мокрым лицом и совершенно сухими, давно выплаканными глазами. Врачей трудно было удивить новой историей, к тому времени мы все наслушались и насмотрелись всякого, но, когда женщина, отдышавшись, стала рассказывать о своей семье, видавшие виды врачи испытали растерянность. Женщина говорила о шестнадцатилетней дочери, которая к тому времени два года вкалывала в вену раствор опиума, в пятнадцать лет родила, и новорожденный, еще не зная материнской груди, корчился в состоянии абстинентного синдрома: подгибал под себя ножки и ручки, по тельцу шли судороги, он заходился в криках от боли.

Женщина, как мы поняли, бухгалтер крупного завода, там же в одном из цехов работал ее муж, шесть лет назад погибший от несчастного случая. Директор завода, известный в городе человек, — ее, рассказчицы, отец, то есть дед ее непутевой дочери. Дед и бабушка души не чаяли в единственной внучке, она нередко оставалась у них ночевать. Мать и старики не сразу заметили перемены в дочери, когда ее приятель, года на два старше, к тому времени уже наркоман со стажем, приучил ее колоться.

Не прошло и года, как дочь забеременела. Но еще до того, как это стало явным, сначала мать, а потом старики стали обнаруживать внезапное исчезновение вещей. Они долго смущались сказать об этом друг другу, не могли в это поверить и молча страдали. Она уносила золотые украшения матери и бабушки, продала магнитофон, фарфоровый сервиз, фамильные серебряные ножи, вилки, ложки, постельное белье. Девочка постоянно находилась в полусонном состоянии. На все расспросы был готовый ответ — засиделась с подругами в кафе, ребята угостили вином, теперь хочет спать. Она бросила школу, мать в отчаянии стала запирать ее дома, но дочь находила любую возможность, хоть через форточку, но уходила и пропадала неизвестно где.

Бабушка страдала сахарным диабетом и однажды, почувствовав слабость, попросила внучку посидеть с ней, а через некоторое время ей стадо плохо: старушка покачнулась, опустилась на кровать и попросила внучку принести из комнаты инсулин — сделать себе укол. Внучка подошла к лежащей бабушке и, ни слова не говоря, стала снимать с ее ушей золотые серьги. С этого момента для семьи жизнь кончилась. В минуты отчаяния беспомощная мать и старики молили Бога, чтобы ниспослал их девочке несчастный случай.

Они еще не знали о наркотиках.

Когда появились признаки беременности, мать повела девочку к врачам. Осмотрев юную пациентку, они сообщили, что у нее какое-то тяжелое сопутствующее заболевание. Когда до родов оставалось три месяца, медики поставили диагноз: хроническая опийная наркомания с сильным расстройством личности. Старики и мать, опасаясь ужасных последствий, уговаривали девочку решиться на преждевременные роды и уже почти пришли к согласию, когда медики открыли им глаза на другую сторону проблемы: оперативное вмешательство в юный организм может окончиться для девочки бесплодием. Согласна ли сама девочка никогда не иметь ребенка, а ее мать — внуков, а дедушка с бабушкой — правнуков?

Девочке предстояло рожать.

Слушая рассказчицу, я тогда подумал о том, как скованы попавшие в трудную ситуацию женщины общественным мнением, часто безжалостным, иногда беспощадным. Люди, как известно, не отличаются добрым отношением к наркоманам, имеющим или желающим иметь детей, взывают к местной власти, к органам правопорядка, требуя лишать таких родителей права растить и воспитывать детей. А большинство наркоманок — в молодом, детородном возрасте. В такой атмосфере беременные женщины, страдающие наркотической зависимостью, боясь столкнуться с враждебным отношением, опасаясь возможных юридических последствий, с неохотой обращаются к врачам или скрывают пристрастие к наркотикам. Многих, особенно из малообеспеченных семей, удерживает от обращения к медикам сомнение, не попадут ли сведения о них в службы социальной помощи, не лишат ли их пособий. Ведь анализы крови и мочи сразу обнаружат их секрет. Беременные часто сами хотели бы бросить наркотики, но это редко кому удается, поскольку беременность — дополнительный стресс. По этим причинам многие женщины избегают встреч с наркологами, которые могли бы помочь им и их детям. Общество еще не осознало, как важно поддержать беременных наркоманок в их поисках медицинской помощи без опасения быть дискриминированными.