Китайский опыт: расстрелы и лечение

Янга Гудонга вопрос не удивил.

— Сначала не было решеток, но врачи стали замечать, как пациенты, общаясь между собой, возвращаются к разговорам о наркотиках, к возбуждающим воспоминаниям. Кто-то, сумев тайно пронести щепотку героина, делился с другими. Это разрушало нашу задачу — помочь больным совершенно забыть о пристрастиях. Выбросить из головы.

Тут я снова подумал о принятом у нас порядке принимать больного вместе с близким человеком, заинтересованным в его выздоровлении, и еще больше укрепился в мысли, что наши созависимые, постоянно находясь рядом с больным, как раз и выполняют, помимо многого другого, функцию металлических решеток, не допускающих контактов, будоражащих пациента.

Надзиратель поворачивает ключ в металлической двери. Янг Гудонг пропускает гостей вперед, и мы входим в палату. На койке молодая женщина лет двадцати трех. Сотрудница торговой компании в Шанхае. Своей семьи пока нет, родители на пенсии — содержат небольшой ресторан.

Курит героин больше года, но систематически, по полграмма в день, — три месяца. Курить приучили подруги. В день выкуривала примерно на двести юаней (грамм героина стоит четыреста юаней). Бросить пыталась, и не раз, но больше двух дней не выдерживала. Мысль самой пойти лечиться пришла, когда милиция стала забирать подруг и отправлять на принудительное лечение. Клиника в Нимбо, предоставляющая пациентам повышенный комфорт, в отличие от других государственных медицинских учреждений, — платная. Этой пациентке деньгами помогли родители. Полный курс (восемь дней) больному обходится в семь тысяч юаней (около тысячи долларов).

За неделю сон больной нормализовался, появился аппетит, чувствует себя хорошо. Теперь ее выпишут и порекомендуют принимать дома препарат по этой же схеме «Один плюс один». Самолечение будет продолжаться от шести месяцев до года. Это значительно снизит вероятность рецидива.

— Родители все время плакали, не могли видеть, как я страдаю.

— Как собираешься утешить их?

— У меня больше не будет подруг, которые курят.

В соседней палате двадцативосьмилетний предприниматель из-под Нимбо, состоятельный человек, владелец мастерских по выпуску пластмассовых упаковочных коробок. Все началось с того, что на предприятие приехали артисты, выступили с концертом, а во время фуршета, когда все расслабились, ему как бы шутя предложили закурить героин. Чем обернется затяжка, он не представлял, а если бы ему сказали, рассмеялся бы в лицо: это он-то не сумеет остановиться? Почти пять лет он курил героин, потом стал делать себе внутривенные инъекции. В последний год кололся не меньше двух раз в день. Пробовал бросать, давал клятвы, рыдал, чтобы никто не видел, но больше десяти дней не выдерживал. Дважды лечился по метадоновой программе: без уколов обходился по четыре месяца, но потом руки сами, говорит, находили шприц.

— У меня сорок рабочих, ни один не курит и не колется.

— А если бы? — спрашиваю я.

— Уволил бы!

Можно представить в общих чертах суть метода Янга Гудонга. Терапия предусматривает две стадии. Вначале больным назначают капельницы с раствором глюкозы в смеси с антинаркотическим препаратом и искусственно погружают в глубокий сон. В это время из организма безболезненно выводятся наркотики. Затем на стадии восстановления пациент принимает препарат растительного происхождения: он усиливает сопротивление организма патологическим факторам и укрепляет иммунную систему. Как принято в Китае, в процессе лечения больного стараются перевоспитать, давая рекомендации, каким образом, освобождаясь от зависимости, изменить прежнюю жизнь так, чтобы в ней не было места наркотикам.

Напоследок я спросил доктора Янга Гудонга, что думает он и его сотрудники о китайском законодательстве. Задавая вопрос, я только хотел укрепиться в предположении, скорее даже в надежде, что если среди миллиарда китайцев существуют люди, не согласные с правом кого бы то ни было лишать человека жизни, то это священники и врачи. Священники, как оказалось, осторожны в суждениях, но врачи-то, китайские врачи?

Янг Гудонг и ею коллеги молчат. Им трудно объяснить свои ощущения чужому человеку, выросшему в другой культуре и истории. С генами иностранца, задающего вопрос, не передается ли из поколения в поколение древний этический постулат о примате интересов целого (государства, общества) над интересами личности. Твои прадеды, иностранец, не гибли в опиекурильнях, их не вовлекали в две опиумные войны, их не унижали оккупанты, их дочери (твои бабушки!) не шли в проститутки. Тебя, видно, не подводила жизнь к краю пропасти, когда государство могло спасти себя и тебя, только приняв «беззаконные законы». Все это я прочитал в глазах китайских врачей, прежде чем Янг Гудонг сказал:

— Поставим вопрос иначе: вправе ли избранная народом власть жалеть безумцев, размахивающих ядерной бомбой и уже изготовившихся для резкого броска? Какое вы сами приняли бы решение в ситуации, когда ваши семьи не защищены, а времени философствовать не осталось?

Наши с доктором взгляды на мгновение пересеклись, и я сдался: не знаю!

На прогулочном теплоходе идем к Району Тысячи Островов. Я не считал, сколько на самом деле выступает из воды кусочков суши, но, зная китайскую склонность к образным преувеличениям, смею предположить, что их все же меньше тысячи. Разбросанные до горизонта, разновысокие, часто безлюдные, кое-где обрамленные рыбацкими джонками, они выглядят устьем большой реки. Наш курс — на остров Чин Янгунг. Вместе с туристами и паломниками мы собираемся побродить по местности Цжулин («Бордовый Бамбуковый Лес»), зайти в буддийский монастырь, поклониться Гуань-инь (Гуань-ши-инь) — воплощению бодхисаттвы сострадания Авалокитешвары, любимому божеству народов Юго-Восточной Азии (китайцев, корейцев, японцев).

К монастырю ведет бетонная дорога. Машины и велорикши обгоняют бредущего по обочине бритоголового пилигрима. Я присматриваюсь к его движениям: начинает с левой ноги, четыре шага вперед, падает на колени, распластывается, вытянув руки перед собой, выворачивая ладони к небу, касается лбом земли. Поднимается в полный рост, снова шаг левой ногой, еще четыре коротких шага вперед, опять падает на колени, распластывается — так ему продвигаться четыре километра до монастырских ворот. Его движения спокойны и ритмичны. Куда спешить? Впереди вечность. Ему так идти до конца жизни, оберегая благодати своей веры — никому не делать зла, творить добро, очищать ум. Этому его учит сангха (монастырская община), прибежище для фанатиков истины, как и он сам.

Сквозь ветви мандариновых рощ видишь на вершине холма парящую над островом Гуань-инь. В буддийской мифологии она из немногих божеств в женском обличье. По свидетельству «Саддхамапундарика-сутры», богиня может представать в тридцати двух образах, в зависимости от того, с кем общается или к кому обращена ее проповедь. Иногда она четверорука, восьмирука, одиннадцатирука; существуют ее изображения с тысячью рук, на каждой ладони — глаза. Они наблюдают за вселенной, отыскивают попавших в беду и нуждающихся в ее помощи. Чаще всего она покровительствует женщинам, одиноким или не имеющим детей, а также людям, чьи профессии сопряжены с опасностями. Китайцы наделяют богиню способностью слышать мольбу о помощи, с какого бы далека ни звучала и какой бы тихой, даже беззвучной, ни была, — и спешить на зов.

Говорят, Гуань-инь — реальная историческая фигура, как Сиддхартха Гаутама из рода шакьев. По слухам, она явилась на эти острова из других мест, здесь проповедовала сорок лет, прошла со своими учениками весь Китай и Тибет. Из событий ее жизни, услышанных от монахов, мне запомнилась история, относящаяся к юным годам. Тяжело болел ее отец. Лекари-монахи предложили последнее средство: срочно дать умирающему крепкий мясной бульон. Гуань-инь отрезала часть своего бедра и бросила в кипящий котел.

У монастырских ворот богиню охраняют четыре каменных бодхисаттвы. А над храмом вознесена сама Гуань-инь, с согнутой в локте левой рукой и приподнятой на уровень плеча правой. Ладонь правой руки развернута и открыта миру, как экран радиолокатора, улавливающий незримые сигналы. Обе руки, как они расположены по отношению одна к другой, предупреждают о напрасных надеждах почувствовать себя в полной мере счастливым от достижения земных целей. Ищи источник счастья внутри себя, говорят руки богини.

В прохладе храма стоишь перед огромными рельефными композициями. Резьба по дереву передает мифические сказания о Гуань-инь. Можно рассмотреть, как по бурному морю плывут военные корабли с пушками на борту. Чиновник, по виду времен Цинской династии, посланный, судя по всему, для управления островами, борется с драконом, и неизвестно, как сложилась бы его судьба, не явись ему богиня. Он победил врага и, задумавшись о смысле существования, оставляет службу, уходит в монахи — поклоняться той, которая помогла уйти от мирской суеты. Так объясняли смысл композиций служители храма, извлекая из глубин памяти легенды, воплощенные в дереве.

Спускаемся к берегу. По мокрым валунам, торчащим из воды, можно вместе с паломниками пройти к скале и подняться на вершину. Все стремятся постоять здесь хотя бы мгновение, а самые терпеливые дожидаются, пока люди оставят скалу, чтобы скрестить на вершине ноги, прикрыть глаза и медитировать. По легенде, на этот камень опустилась Гуань-инь, когда объявилась в Районе Тысячи Островов.

У скалы встречаем бритоголовых монашек, учениц буддийской школы. Им лет по четырнадцать-пятнадцать. Весело и с усердием монашки показывают нам сохраненные камнем, омываемые волнами отпечатки обуви Гуань-инь в том самом месте, где богиня, приземляясь, коснулась скалы. Они приглашают разделить их радость, словно сами сделали это открытие, которое изумит человечество. Простите меня, милые монашки, но мое воображение поразили не вмятины, действительно похожие на следы ног, а их миниатюрные размеры. Никогда бы не подумал, что у всемогущей богини были такие маленькие узкие ступни.

Мы сидим с юными монашками на согретом камне, слушаем шум прибоя. Они в скроенных на восточный манер свободных балахонах, беззаботно щебечут. Но едва мы заговариваем о предмете, для меня и для них одинаково интересном, монашки преображаются. Наделенные умом и серьезными знаниями, они рассуждают о жизни не вполне так, как это свойственно их сверстникам. На мой вопрос, счастливы ли они, девочки закивали, и я спросил, что, по их мнению, нужно человеку, чтобы испытывать это состояние.

— Печаль рождается от страсти. Освободись от сильных страстей и никогда не будешь печалиться.

— Если радостное настроение в душе, это счастье.

— Но что же это такое? — не унимался я.

— Быть невраждующими среди враждебных, — ответила девочка по имени Тимья. Она выглядела младше своих подруг, на вид ей было лет двенадцать-тринадцать, но в разговорах оказалась бойчее.

— Радость бывает от разных вещей. Обычные люди часто находят счастье в семье. Может быть счастливое чувство от успеха в работе, от достижения материальных благ. Когда этого нет, вы страдаете. У нас счастье совсем другое. Не причинять зла другим существам, ничего не брать у других, если нам это не дают добровольно, говорить только правду, не терять контроль над собой. Нельзя быть как лошадь, которая взбрыкивает, где и когда захочет.

Интересно, как их этому учат?

— Тимья, — спрашиваю я, — что бы ты сказала своей сверстнице, узнав, что она курит, принимает алкоголь, употребляет наркотики?

— Если бы она спросила меня, как ей быть, я бы ей советовала так не поступать. От этого вред не только ей, но страдают близкие люди. А приносить зло любому живому существу — большой грех.

— Как от него избавиться, Тимья? — продолжаю я.

— Старайтесь больше так не поступать.

— Легко сказать… Я почти охрип повторять это своим пациентам, но не все меня слышат.

— А вы не уставайте повторять.

Мы сидим на камне, свесив ноги, глядя, как по водному зеркалу скользят джонки, направляясь к пристани. Монашки молчат, им трудно меня понять, а я не могу им объяснить, почему в моей стране их сверстники не следуют простым правилам жизни, необременительным и не требующим особых усилий. Почему из пяти наставлений, от которых берет начало буддизм (не причинять вреда живым существам, ничего не брать у других, если это не дают добровольно, хранить супружескую верность, не прибегать ко лжи), для этих девушек непреложных, едва ли не самым трудным для их сверстников во многих странах оказывается пятый обязательный постулат: воздерживаться от употребления опьяняющих напитков и наркотических средств, постоянно сохранять контроль над собой?

Монашки, по возрасту мои дочери, утешают как могут:

— Из-за ощущений у них появляется сильное желание, от желаний привязанность или зависимость. Они прекратят страдать, только отказавшись от желаний.

— Объясните им: в будущей жизни такие люди попадают в нижнее царство, в подземную тюрьму. Перейти в других людей, в живые существа они уже не смогут.

— Но они больны. Им нужна помощь, а не наказание! — возражаю я.

— Каждый отвечает за свои поступки.

— Путь к освобождению для всех один.

Тимья пояснила:

— Под землей тоже есть царь. Если он заметит, что они стали вести себя хорошо, подведет их к воротам Будды и вернет в колесо перевоплощений. Падшие начнут с низших существ, но со временем им могут быть опять доступны шесть царств сансары.

Монашки знают, о чем говорят, но им трудно понять незнакомый мир, в котором живут их сверстники, выросшие в другой культуре и цивилизации.

Мы сидим на замшелом камне и смотрим в море. Рядом, протяни руку, неглубокие отпечатки ступней Гуань-инь. Богиня незримо парит над островами, всегда среди нас, всех видит и слышит. Вспоминая своих пациентов, я думаю о том, как было бы славно, если бы возможности Гуань-инь спешить на помощь простирались далеко за горизонт.