Бразильский карнавал с запахом марихуаны

Мария Тереза Акино и управление полиции Рио-де-Жанейро разработали программу театрализованного медицинского просвещения детей. Известные в стране сценаристы, режиссеры, актеры, люди в основном семейные, сами отцы и матери, так увлеклись этой идеей, что безо всякого вознаграждения взялись помочь с участием детей поставить спектакль. Сначала не верилось: ну как это можно облечь в доступную детям и увлекательную форму познания о высшей нервной системе и о драматических поворотах, которые наступают при воздействии на эту систему наркотических веществ. Но такую форму нашли! Сюжет выстраивается напряженно; юные артисты и зрители сами увлекаются необыкновенными приключениями, которые случаются с их героями — нервными клеточками, или проводящими нервные импульсы отростками — аксонами, или нервным стволом. Какие битвы разыгрываются в этом таинственном мире! В какие сложные отношения клетки вступают между собой, борясь и погибая! И как горят глазенки у «артистов» и зрителей на протяжении сорокапятиминутного действия. К концу добро обязательно побеждает зло!

Представьте себе: школьный спортивный зал превращается в центральную нервную систему; множество клеточек — малышей с табличками на шее («средний мозг», «серое вещество», «нейрон», «аксон», «опиаты», «кокаин», «никотин», «алкоголь» и т. д.) — хаотично носятся в пространстве, чуть не сбивая друг друга с ног, но бурно реагируя на момент, когда черноголовый «опиат» касается рукой девочки с косичками («коры головного мозга»), и связанные с ними другие «клетки», еще недавно четко выполнявшие команды, теперь смешно пошатываются и машут вялыми руками. А вот другая сценка: игрока коснулась клетка «депрессант», и он стал поднимать поочередно руки и ноги, медленно-медленно, словно от него отключили половину энергии. В соседнем углу при соприкосновении с клеточкой «кокаина» другие клеточки лихорадочно производят спутанные движения, садятся на пол, ложатся и вскакивают, смешно передавая картину неадекватного поведения.

Учитывая разницу в восприятии разных возрастных групп, психологи разработали четыре сценографии: для детей от восьми до одиннадцати лет, от одиннадцати до четырнадцати, от четырнадцати до шестнадцати, от шестнадцати до восемнадцати. Спектакли разные по сложности, но с одинаково напряженной фабулой: опасность и приключения дети обожают в любом возрасте.

Сценарные разработки передаются муниципальным, церковным, частным школам и любым сообществам, озабоченным детской наркоманией и тем, что возраст начинающих нюхать или покуривать опускается все ниже.

— Дети обязаны посещать спектакли? — спрашивал я.

— По закону правительства штата Рио-де-Жанейро изучение наркотических веществ и проблемы в целом включено так или иначе во все школьные программы.

В Центре по изучению наркомании учителя города проходят трехмесячные курсы. Пять раз в неделю по пять часов в день изучают анатомию, физиологию центральной нервной системы, методику преподавания наркологии на доступном для детей уровне. Не обязательно быть врачом, чтобы рассказывать школьникам о центральной нервной системе. Мария Тереза помогает школьным наставникам самим ставить придуманные здесь игры. Одна из них предлагает малышам выбрать одну из множества выставленных на скамье одинаково привлекательных коробок, каждая со своим рисунком. Прежде чем сделать выбор, малыш должен решить, почему он отдал предпочтение именно этой. Немалых усилий требует задание для неокрепшего мыслительного аппарата. Постепенное привыкание к анализу, сопоставлению, сознательному выбору, обращению к памяти будет определять поведение человека всю последующую жизнь. Приучаясь думать, прежде чем сделать шаг, ребенок проявит, по крайней мере, осторожность, когда в компании ему придется делать выбор между предложением затянуться первой папиросой и уже осознанным пониманием риска. Реализация неясных душевных побуждений может в какой-то мере корректироваться приобретенной привычкой к рациональному выбору поведения. Одерживая даже маленькие победы над собой, ребенок испытывает необходимое ему и заслуженное чувство удовлетворения.

Еще массовая игра — интервью с ребенком: кем бы он хотел стать через десять-пятнадцать лет, попытка преподавателя вместе с учеником воспроизвести будущую ситуацию. Они обсуждают этапы, которые предстоит преодолеть для достижения намеченной цели, задерживая внимание на препятствиях, способных затормозить или прервать выбранный путь. Среди возможных преград — алкоголь и наркотики. Можно ли прийти к цели с такими попутчиками? На доступных примерах собеседники разбирают обстоятельства, при которых энергия гормонов перестает питать психические структуры личности и выступает ее разрушителем. Бразильские психологи не строят иллюзий относительно непременных причинно-следственных связей между детскими играми и судьбой, как она сложится у детей, когда они вырастут. Но заложенная в детстве готовность держать удары или, другими словами, старание быть чуть рассудительнее того, что изначально отпущено природой, поможет самопознанию человека, его контролю над своей бессознательной сферой.

Мария Тереза посмотрела на часы. Время забастовки окончилось, пора возвращаться к студентам. По пути я успеваю спросить, как она относится к легализации наркотиков, в частности — хорошо растущей в этом климате и многими бразильцами обожаемой марихуаны. Сорт «сканк», я видел, очень популярен в лондонском Брикстоне и в кофе-шопах Амстердама.

— Это иллюзия — относить марихуану, в особенности нашу, к «легким» наркотикам. В Рио-де-Жанейро наркохимики научились ее «обогащать», увеличивая содержание в ней психоактивных веществ в десять раз, до тридцати трех процентов. Одна выкуренная сигарета со «сканком» вызывает большее опьянение, чем четыреста граммов виски. Ничего себе «легкий» наркотик!

— Если хочешь встретить Веру Фишер, побывай в Солар-ду-Сул, — говорили мне бразильцы. — Время от времени туда ложатся многие наши знаменитости — от футболистов, артистов, художников до министров.

Солар-ду-Сул, или, как его называют, «Дом посреди пути», — известная в Рио-де-Жанейро закрытая частная клиника по лечению наркотической зависимости. Жители города без запинки называют адрес — в центральном квартале Санта-Тереза, на уходящей в гору улице Санта-Кристина. В том районе живут звезды театра и кино, туда любят захаживать известные люди. Их видишь в уютных ресторанчиках на площади Ларгу-Душ-Гимараэс, в художественном музее Шакара-ду-Сэу с великолепным собранием картин и скульптур, в излюбленном здешнем транспорте — в старинных бондиньос (трамваях), они больше ста лет звенят по рельсам, направляясь к центру Рио.

Высоко на холме, за металлической оградой под круглосуточным электронным наблюдением, в глубине сада с видом на город и на море, спрятан в зелени двухэтажный старинный особнячок. Я нажимал кнопку звонка, но ворота долго не открывали. Моя переводчица Лена, жена российского журналиста в Бразилии, объяснила в зарокотавшее переговорное устройство, кто мы и по чьей рекомендации пришли. У ворот появился здоровенный охранник и впустил нас. Осторожность была вынужденной: немало бразильских папарацци с телеобъективами околачивается у ограды в надежде обнаружить в клинике очередную знаменитость. Чаще всего им удается запечатлевать Веру Фишер, любимицу экстравагантных бразильянок. В газетах много пишут о ее слабости к кокаину, о скандалах с очередным мужем или драках с домработницами… Я не видел фильмов с ее участием, ни с какой стороны звезда меня не интересовала, даже как пациентка с неуравновешенным поведением и, видимо, повышенной агрессией, типичной для художественных натур с больной психикой. В моей практике встречалось немало творческих людей, у которых психотропные и одурманивающие вещества развивали чувство всемогущества и безграничности своих прав. Случай с Верой Фишер вряд ли мог пополнить копилку моих наблюдений. Но, не знаю почему, когда друзьям удалось договориться о посещении Солар-ду-Сул, когда в холле нас встретила хозяйка клиники и мы, присматриваясь друг к другу, начали беседу, у меня непроизвольно, как бы из подсознания, выплыл совершенно не нужный мне вопрос, не здесь ли сейчас сеньора Вера Фишер.

Констанция Тейшейра де Ферейташ, белокурая хозяйка клиники, простила мне совершеннейшее незнание бразильских реальностей.

— Коллега, — улыбнулась она, — хроники обычно приходят к нам в дни карнавала. Карнавал в Рио — время массового поглощения наркотиков. Вы никогда не бывали на наших праздниках?

— К сожалению! — признался я.

— Если дождетесь февраля, вы увидите, как толпы в карнавальных костюмах хлынут на улицы и площади. Под гром оркестров и барабанов, под фантастическими фейерверками они будут петь, танцевать, кружиться, и всю неделю празднеств в массе безумствующих людей взгляд нарколога различит множество своих потенциальных клиентов. Знающие за собой слабость, опасаясь срыва, в дни карнавала скрываются в нашем Центре, как в монастыре. В одиночку устоять от соблазнов невозможно. Только здесь удается уберечь от наркотиков тех, кто не может за себя поручиться. Но до карнавала еще далеко; сегодня наши пациенты сидят в министерских креслах, командуют армией, стоят у мольбертов, играют на сцене… Они поспешат сюда за пару дней до начала карнавала.

В холле обитая гобеленом старинная мебель, журнальные столики, торшеры, на стенах полки с книгами и хорошая копия Кандинского. Никогда не подумаешь, что сидящий в плетеном кресле с газетой в руках важный сеньор — наркоман с пятнадцатилетним стажем. Я в первый раз видел элитарный реабилитационный центр для наркоманов из высшего круга. Двухмесячный курс пациенту обходится в десять тысяч восемьсот реалов (десять тысяч долларов). Цена немалая, но для закрытой престижной лечебницы, рассчитанной на ограниченный круг больных, это, видимо, минимальная сумма, обеспечивающая работу центра без инвестиций со стороны. Распорядок дня прост и разумен. К завтраку пациенты выходят в семь тридцать утра; на столе кофе, фрукты, молоко, мармелад, сыр, ветчина. Через полчаса у всех медитация — удобно устроившись на ковриках, прикрыв глаза, каждый мысленно или шепотом повторяет короткий текст, заставляющий на пятнадцать минут сосредоточиться, задуматься о собственной жизни, приучить ум к самонаблюдению. Утренняя сосредоточенность приносит спокойствие, радость, чувство управляемости самим собой.

С девяти до десяти в холле общая беседа на, казалось бы, абстрактную тему — например, о смысле достижений и потерь. Каждый говорит о себе, обдумывая в исповедальных разговорах актуальность этих категорий для собственной судьбы. Над некоторыми пациентами висит угроза быть лишенным по суду права проживания с ребенком. И хотя кто-то размышляет вслух о своем случае, в разговоре участвуют все. Разобраться в ситуации и в самих себе им помогают два профессиональных психолога.

Затем у каждого десять минут — заглянуть в свою комнату, надеть купальник, спуститься к плавательному бассейну. Под пальмами звучит приятная мелодия: врач проводит групповую гидрогимнастику.

В одиннадцать тридцать — обед. Обычно два салата (зелень или майонезные салаты), что-нибудь белковое (рыба, курица), горячие овощи, пюре в виде суфле, два традиционных блюда — рис и черная фасоль, два десерта. В тринадцать тридцать снова в холл — на групповое собрание. Это может быть сообщение кого-либо из пациентов на тему, для всех интересную. Или встреча с пришедшим в гости бывшим пациентом. Или обмен мнениями по вопросам, касающимся каждого — скажем, о сексуальных проблемах. Полчаса перерыв, и снова групповое собрание до шестнадцати часов. В шестнадцать пятнадцать — позаимствованная в китайской медицины дыхательная гимнастика: надо успокоиться и сконцентрироваться на своем внутреннем мире. В семнадцать тридцать легкий ужин, а в девятнадцать — кинофильм или свободное чтение.

По вторникам Солар-ду-Сул открыт для пациентов, когда-то проходивших здесь лечение. Многие поддерживают связи с врачами центра и с новичками, приезжая сюда, как в престижный клуб, где все свои и можно оставаться самим собой.

В среду к пациентам приходят члены семьи. Психотерапевт проводит с ними и с пациентом общую семейную терапию. Целебное воздействие семьи гораздо сильнее, чем можно было предполагать, говорит сеньора Констанция. Не только пациент, а все члены семьи получают друг от друга эмоциональную поддержку. Люди лучше справляются с межличностными конфликтами и приучают себя к новым навыкам поведения.

По субботам и воскресеньям с четырнадцати до семнадцати часов пациенты могут принимать родственников и друзей (не более трех человек). В эти дни центр напоминает фешенебельный отель или палубу океанского лайнера — так много бывает в залах прогуливающихся прекрасно одетых людей. Когда открыли Солар-ду-Сул, это было явление в общественном сознании Рио-де-Жанейро.

Принципы сеньоры Констанции логичны: пациент должен поверить, что воздержание от наркотиков — цель лечения и этим оно завершается. За окончательное выздоровление отвечает он сам. Пациенты, кем бы они ни были за стенами лечебницы, какой бы пост ни занимали, здесь равны между собой и на равных с врачами. Врачи им не судьи и не исполнители наказания. Они любят своих больных и борются за каждого. Никто не навязывает пациенту внутренних перемен, но все стараются добрые перемены заметить и поддержать.

— Мы всем внушаем, что они преуменьшают свои возможности и способны на гораздо большее, чем демонстрируют внешне, — говорит сеньора Констанция, объясняя, почему в ее лечебнице самый высокий по стране показатель выздоровления. В течение года от наркотиков воздерживаются восемьдесят процентов прошедших лечение в Солар-ду-Сул.

Атмосферу домашности создает принятый для пациентов независимо от социального статуса и уровня популярности обычай самим стирать личные вещи, убирать постель, накрывать стол. Жены многих пациентов не перестают благодарить сеньору Констанцию: «Чудо совершилось! Хотя в доме полно прислуги, муж по утрам теперь сам заправляет постель!».

В Центре больше мужчин, но бывают времена, когда из четырнадцати пациентов (это их средняя численность) десять женщин. В элитных слоях общества у женщин выше потребность лечиться. Принадлежность к свету, даже к полусвету, обязывает соблюдать условности. Да и не каждый муж готов терпеть рядом наркоманку или алкоголичку.

— А вы не пробовали принимать на лечение больного и близкого ему человека — мужа, жену, родителей — одновременно? — спрашиваю я.

—Зачем? — удивилась сеньора Констанция. — Отнимать у людей возможность отдохнуть друг от друга?

Помню, как к нам в клинику, в приемное отделение, женщина привела двух подростков, назвавших себя братьями. По внешнему облику и по повадкам они были совершенно разные. Один светленький, повыше ростом, нагловатый, а другой, ростом поменьше, с темными вихрами, был не по возрасту молчалив, даже угрюм. У нас лечились анонимно, потому никому в голову не пришло уточнять степень их родства. Братья так братья. Но скоро выяснилось, что второй мальчишка, вихрастый и угрюмый, этой семье совершенно чужой. Он из небольшого российского городка, мать и отец алкоголики, рос беспризорным на улице, попал в дурную компанию, стал вором-карманником, курил, выпивал, перешел на наркотики. В четырнадцать лет — на моей памяти единственный случай — Владик (так его зовут) пришел к мысли, что самому из болота не выбраться, надо ложиться в больницу. Продолжая воровать, он откладывал деньги. Через год скопил сумму, по его представлениям, достаточную. Где-то услышал о клинике в Бишкеке, но как обухом но голове его ударило наше обязательное для всех условие: мы принимаем больных в сопровождении близкого человека, который должен быть рядом с пациентом и проходить свой особый лечебный курс. Владик отыскал женщину, имевшую проблемы с сыном, его ровесником, и уговорил отправиться в Центр всем вместе, объявив обоих братьями.

Я еще расскажу о нашей работе с родственниками (созависимыми, как их принято называть), а пока закончу историю мальчишки. У «матери» и врачей с ним не было никаких проблем: в отличие от других юных пациентов и своего избалованного «братца» он постоянно удивлял персонал беспрекословным и скрупулезным выполнением всех назначений. Выписался в хорошем расположении духа, не скрывая больших амбициозных планов. Через год наши врачи попытались найти Владика, но его следы затерялись где-то в российской глубинке. По слухам, он занялся бизнесом и на здоровье не жалуется. Ну что же, пусть ему повезет!

Принцип лечить больных вместе с их родственниками (созависимыми) начали практиковать в девяностые годы при лечении алкогольной зависимости. Особенно преуспели в этих экспериментах польские медики. Они предложили членам семьи свой способ одновременной раздельной терапии больного (стационарно или амбулаторно) и амбулаторной терапии близкого ему человека, чтобы оздоровить атмосферу в семье, помочь решению их личных проблем. Мы знаем: когда в доме пьющий человек, воцаряется психологическая напряженность, она сказывается на психике всех домашних и опосредованно влияет на процесс адаптации и реабилитации больного алкоголизмом, даже если он в стационаре. Консультации созависимых лиц (чаще всего родственников) и отдельная для них программа психотерапии помогают членам семьи лучше понимать друг друга и тем самым, возможно, предотвращать рецидивы. Во всяком случае, родственникам пытаются объяснить важность эмоциональной поддержки больного, психокоррекции семейных отношений. При всей полезности этих начинаний исключительно амбулаторная работа с созависимыми исключала их прямое влияние на процесс лечения близких им людей.