Бразильский карнавал с запахом марихуаны

Бумажные змеи над фавелами Рио-де-Жанейро — Убийство за щепотку кокаина — Детям о наркотиках: театр Марии Терезы де Акино — Солар-ду-Сул: дом посреди пути — День в лечебнице, где прячутся звезды — Снова о МЦН: зависимые и созависимые — Трудная история Констанции Тейшейры де Ферейташ

От аэропорта до центра Рио-де-Жанейро машина неслась по прекрасному скоростному шоссе: красная земля, пальмы, фешенебельные виллы кружили и пролетали мимо, как карусель. Когда машина вошла в автомобильные потоки вечерних улиц, я увидел на тротуаре бездомных. Одни готовились ко сну, другие в дырявых соломенных шляпах с независимым видом стояли перед витринами магазинов, перекинув тряпье через плечо. «Люди фавел!» — говорили мои спутники. Фазенду я кое-как представлял себе, фавелу — нет. Оказалось, это стихийно возникшие на холмах самострои (по нашему — «шанхаи», «индии», «нахаловки»), населенные большей частью нищими, преступниками, вышедшими из тюрем, — людьми с разбитыми надеждами. Поселки нависли над городом со всех сторон, как вороньи крылья, держа в страхе население респектабельных центральных кварталов. Тогда я еще не знал, что фавелы в Рио-де-Жанейро, говоря по-восточному, — караван-сараи наркоторговли.

Первые, почти первые слова, которые я услышал в аэропорту от встречающих, шокировали меня: столь разительно они разрушали мои прежние представления об истории открытия Латинской Америки. В XV веке пути доставки опия из азиатского треугольника (Индия, Китай, Афганистан) контролировала Англия, и другим приморским европейским народам, в том числе португальцам, не оставалось другого выхода, кроме как посылать в далекие моря корабли в поисках новых богатых наркотиками районов; так были открыты земли южно-американских индейцев. Я не уверен, что именно запахи коковых плантаций привели каравеллы Христофора Колумба и его спутников к островку Сан-Сальвадор (группа Багамских островов) и положили начало освоению европейцами Нового Света. Запомнился же мне тот разговор в пути не экстравагантностью версии, а из-за возникшего недоразумения. «Люди фавел!» — указывали спутники на людей, копошившихся на тротуарах; у несчастных были искаженные лица, наблюдаемые при сильных психических расстройствах, вызванных хронической зависимостью от алкоголя или наркотиков. «Быть не может!» — удивлялся я. В те первые минуты я еще принимал фавелы за каравеллы и в словах спутников улавливал желание убедить меня, будто люди на тротуарах — потомки матросов колумбовых каравелл «Санта-Марии», «Пинты», «Ниньи» или более поздних европейских кораблей.

Но в Рио даже приезжий не сможет пребывать в подобном заблуждении более пары часов. Слово «фавела» постоянно на устах у сопровождающих. Это опасные криминогенные зоны, будоражащие город. Даже полицейские предпочитают обходить их стороной. Первая фавела, говорят, стихийно возникла в 1887 году. По одной из версий, ее основали солдаты, вернувшись в город из северо-восточного штата Баия после подавления волнений безземельных крестьян — потомков индейцев и африканских рабов. Не имея крыши над головой, они поднялись на холм Провиденсиа, рубили деревья и корчевали пни, разбивая на склоне палатки и не пугаясь, когда в сезон дождей к ним под брезент заползали змеи. Поселок солдаты назвали фавелой, по имени цветов, которые росли в местах их недавних боев.

По другой версии, в те времена солдаты-республиканцы воевали на северо-востоке в районе городка Канудуш с повстанцами под руководством священнослужителя Антонио Конселейро, защитника королевских устоев и противника сбора налогов для новой власти. А дальше все было, как в первой версии. Усмирив сопротивлявшихся, солдаты вернулись в столицу и поселились в центре города на склоне холма, где росли цветы, очень похожие на фавелы, усыпавшие холмы под Канудушем; там остались в земле их боевые соратники. Скоро рядом с палатками солдат стали ставить жилища крестьяне, бежавшие сюда от засухи и нищеты. На грязных крутых улочках бедняцких самостроев, изрытых зловонными каналами, селились люди со своими верованиями, ценностями, жизненными установками. Это была первая фавела как новое культурное явление. Первые жители фавел были религиозными, свято почитающими семью и Бога. Но со второго-третьего поколения мировосприятие поселенцев стало меняться. Может быть, их взвинчивал возраставший разрыв между их бытом и жизнью веселого города у подножия холмов. Сегодняшнее четвертое и пятое поколения обитателей фавел (их два миллиона) не имеют ничего общего с пионерами. Многие из молодых находят себя в наркобизнесе .

Однажды в послеполуденный час мы с приятелем, выйдя из отеля «Рио Палас» на Копакабане, направились в сторону ближайшей фавелы. С моря тянул ветерок, подростки в набедренных повязках изящно носились на серфингах по гребням синих волн. На пляжах горланили продавцы шашлыков, солнцезащитных очков, гамаков из отбеленного хлопка, масок и полудрагоценных камней, разложенных на циновках. Туристы валялись на теплом песке, потягивая через соломинку кокосовое молочко из надрезанных мохнатых орехов. Мы шли к холму; высоко над ним, над крышами трущоб парили бумажные красные змеи, какие запускают дети во всем мире. По улице, обгоняя нас, громыхала колонна военных машин. Змеи, казалось, служат сигналом к грандиозному карнавалу: вот сейчас под безумные ритмы самбы улицы запрудят золоченые повозки с десятками тысяч танцоров, певцов, акробатов, украшенных коронами и перьями; их полуобнаженные красивые тела ярко разрисованы или слегка прикрыты легкими, волнующими одеждами.

— Как красиво! — показывая глазами на кружащихся в небе змеев, сказал я спутнику, живущему в Рио три года.

— Вы уверены? — удивился он. — Сейчас на холме начнется перестрелка. Это облава полиции на торговцев наркотиками. Трупов десять будет как минимум.

— С чего вы взяли? — не понимал я.

— В небе змеи — красные!

Змеев запускают дозорные мальчишки, давая сигнал наркодельцам — своим отцам и братьям. Поднебесные острова нищеты, грязи, картонных домов и палаток, живущие торговлей наркотиками, небезопасны для полиции; военные транспорты с вооруженными людьми не так часто решаются подниматься в фавелы, но когда полицейские отваживаются на рейд, с жителями не церемонятся. Любого убитого могут назвать наркодельцом, даже если под их горячую руку попалась старуха с распущенными волосами или передвигающийся на ящике с колесиками безногий солдат.

Когда внизу все спокойно, мальчишки водят на веревках зеленых бумажных змеев. Красные — сигнал тревоги. За караульную службу они получают от взрослых деньги или дозу наркотиков. В фавелах с малых лет приучены нюхать растворители и курить марихуану. Свидетели перестрелок, разборок, жестоких пьяных драк, дети фавел, часто беспризорные, на всю жизнь остаются с искалеченной психикой. Многие подростки, мальчишки и девчонки, сменяют пропавших без вести, брошенных в тюрьмы, отошедших в мир иной старших воров и проституток .

К жителям фавел у бразильцев смешанные чувства. С одной стороны, это источник повышенной напряженности и экологической опасности, но с другой — там разные люди, в том числе молодые супружеские пары, не желающие жить с родителями и не имеющие в городе крыши над головой, начинающие бедные клерки, разный мастеровой люд, и все они вместе, как поется в их песне, здесь чувствуют себя ближе других к небесным вратам.

Эти поселки — достопримечательности Рио-де-Жанейро, такие же уникальные, как трехкилометровые песчаные пляжи Копакабаны или огненный бразильский карнавал, но доступные для обозрения только издали. Приятели просили к ним не приближаться, и я не стал испытывать судьбу и карабкаться в своем явно не нищенском костюме вверх по тропе вдоль канализационных стоков к одноэтажным бетонным баракам, посаженным на плечи друг другу. Вечерами, когда в окнах зажигаются огни, склон горы можно принять за вертикальную плоскость небоскреба, восходящего к облакам, как Международный торговый центр в Нью-Йорке. Не только в северной части города, населенной темнокожими бедняками, но даже на улицах нарядных, ярко освещенных, богатых южных кварталов встретишь жителей трущоб и можешь поговорить с ними. Они открыты, разговорчивы, непосредственны, к тому же с удовольствием говорят о себе, как большинство бразильцев. И если за столиком в открытом кафе на авениде Атлантика вам улыбнулась красивая юная бразильянка с красной розочкой в волосах, очень может быть, что она жительница одной из шестисот городских фавел.

— Сеньора из какого квартала? — спросите вы.

На вас посмотрят чистые, детские, благодарные глаза:

— Мой дом, сеньор, в Росинье, но мы могли бы с вами снять номер в недорогом отеле за углом.

Росинья — самая крупная фавела Рио-де-Жанейро и всей Латинской Америки. В ней сорок три тысячи жителей. Семья юной бразильянки живет в домике с электричеством, водопроводом, канализацией, пользуется услугами магазинов, банка, почты, ее младший брат весь день в яслях, а старший ходит в коммунальную школу. Состоятельные жители фавел смотрят кабельное телевидение и могут брать напрокат видеофильмы. Как и в других фавелах, здесь не столько курят наркотики, сколько торгуют ими на вечерних улицах, у клубов и дискотек. Богатые наркодельцы дают людям работу и вкладывают в благоустройство фавел больше средств, чем муниципальные власти. Может быть, поэтому, когда полиция на машинах врывается в фавелу, она не может добиться от жителей никакой информации о том, где хранятся наркотики, и кто ими торгует.

— А какой наркотик предпочитают бразильцы? — спрашиваете красавицу с розой в волосах.

— Какой захочет сеньор, тот и достанем.

— Не опасно?

— Опасно, конечно… Если мешок с марихуаной упадет с десятого этажа вам на голову!

Бразильянкам палец в рот не клади.

Не в пример мегаполису Сан-Пауло, третьему по величине городу мира, в больших количествах поглощающему крэк, наркоманы Рио-де-Жанейро предпочитают растущую в северо-западных районах бразильскую марихуану и колумбийский кокаин. Потребители опийных веществ здесь редки. Возможно, климат для маковых плантаций не самый подходящий. Но дело не в нем, а в необъяснимой традиционной брезгливости многих бразильцев к тем, кто принимает наркотики внутривенно. Привыкшие колоться — в компаниях изгои.

Летом со всего света съезжаются туристы, в полутьме грохочущих дискотек торгуют таблетками экстази, но они доступны немногим, разве что предпринимателям и молодым иностранцам, приезжающим отдохнуть на океанском берегу. Среди подростков в фавелах шиком считается нюхать сапожный клей. Люди постарше, искатели новых ощущений, пробуют смеси из алкоголя, опия, приправ (обычно черного перца). Большинство распространенных здесь наркотиков — депрессанты. Как мне рассказывали бразильские врачи, почти треть больных наркотической зависимостью не удается вывести из депрессии.

Власти пытались сносить фавелы. Это приводило к массовым бунтам, угрожавшим населению благополучных кварталов города, и полиции приходилось убираться восвояси под градом камней, а кое-где и под ружейный огонь с крыш. Правительство искало способы примирения города и фавел. Выход нашли в обустройстве фавел как законных кварталов большой урбанизированной зоны. В 1994 году Американский банк развития выделил на этот проект около трехсот миллионов долларов. И хотя денег было недостаточно, бразильцам удалось в большинстве фавел построить новые каменные дома, многим выдать документы на право владения земельными участками, проложить асфальтированные дороги. Это облегчило полицейское патрулирование и позволило начать вывоз бытовых отходов. Наркодельцы противятся наведению порядка — он разрушает благоприятную для их бизнеса среду и затрудняет им возможность оставаться в поселках «крестными отцами» .

Никто не знает, сколько жителей фавел занято торговлей наркотиками. По прикидкам полиции, не меньше сорока тысяч. Часть их связана с террористическими организациями «Красная фаланга» и «Вива де муэрте» («Да здравствует смерть»), с сотней мелких преступных группировок, пользуется их защитой и заказывает убийства неугодных. Для наркодельцов эти заказы необременительны — убийство стоит сорок долларов. Или щепотку кокаина, насыпанного на внешнюю сторону правой руки, в полукружие между разведенными большим и указательным пальцами, — так удобнее втягивать порошок в ноздри.

Не знаю, под этим или под другими стимуляторами были молодые женщины фавел на ночной Копакабане, возникшие из темноты перед нами, когда мы с приятелем возвращались набережной в «Рио Палас». До отеля оставалось минуты полторы ходьбы, уже видны были у подсвеченного входа швейцары, когда нас обступила стая юных смуглых полуобнаженных красоток. Три или четыре девушки с хохотом набросились на приятеля и столько же на меня, обнимая, прижимая к себе, быстро целуя в щеки и шею и одновременно с цирковой ловкостью скользя руками по спине и бедрам. Я почувствовал, как несколько ладошек вошли в боковые и задние карманы моих джинсов, одна ладошка нырнула в верхний карман рубашки. По счастью, в карманах ничего не было, красавицы быстро потеряли ко мне интерес. У моего приятеля вытащили кошелек с мелочью и, передавая от одной к другой, как бы играя, продолжая заливаться смехом, по-прежнему очаровательные, исчезли, как наваждение, в той же темноте, из которой возникли.

В массовом представлении красивые, темпераментные бразильянки танцуют на карнавалах и завлекают зевак в фешенебельные бордели, но в этом «заповеднике любви» их трудно представить опустившимися, грязными, свернувшимися на ночном тротуаре алкоголичками и наркоманками. По наблюдениям бразильских врачей, женщины в большой степени перенимают манеры поведения своих спутников-мужчин. Если спутник вкалывает себе в вену героин, вслед за ним почти неотвратимо начнет то же самое делать его подруга. В первый раз шприц и вещество она обычно получает из рук партнера.

Определяющим для женщины выступает фактор социальный. Наблюдали за историей двух тысяч близнецов. Девушек-близняшек воспитывали в разных странах, но стоило одной из них выйти замуж за алкоголика, она сама тоже становилась алкоголичкой, в то время как другая, попав в семью, где никто не пьет, тоже не переносила спиртного. Одна и та же неблагоприятная среда по-разному воздействует на психику мужчин и женщин: он обычно заливает невезение вином, она впадает в депрессию. Больше всего женщин с нарушенной психикой — в фавелах.

Об особенностях бразильских наркоманок мне рассказывала Мария Тереза де Акино, профессор Государственного университета Рио-де-Жанейро. Просвещенная и величественная, как матрона эпохи Возрождения, сеньора Мария Тереза руководит Центром по изучению проблем наркомании и маленькой клиникой с амбулаторными кабинетами и тремя койками для госпитализации больных. Когда-то клиника была побольше, но финансовые трудности вынудили поубавить размах, оставив скромные масштабы, достаточные для практики студентов-психиатров. Стационарный курс лечения за год проходят до семидесяти человек. Амбулаторно получают бесплатную (за счет университета) помощь сотни хронических наркоманов, в том числе из фавел .

Над ее рабочим столом портрет Зигмунда Фрейда. Это не дань бразильских психиатров моде, а почтение к отцу психоанализа, которым здесь пользуются как основным инструментом работы с пациентами. Признавая душевную жизнь как непрерывный процесс, в который вовлечены сознательные и бессознательные начала, медики выслушивают пациента, помогая ему открыться, пытаясь уловить в его рассказе о себе непонятные ему самому невидимые причинные связи. Врач ищет глубинные истоки тревожных мыслей, чувств, поведения больного, чтобы найти оптимальную форму удовлетворения его неутоленной потребности или инстинкта. Возможно, от великого австрийца бразильские медики унаследовали способность к рациональному анализу иррациональных побуждений и избавлению от них.

— Наша психотерапия почти вся психоаналитическая, — говорит Мария Тереза, перехватив мой взгляд на портрет Фрейда. — Но, к великому сожалению, мы бессильны сполна использовать психотерапию при работе с детьми. Их ограниченный словарный запас затрудняет, делает невозможным их участие в психотерапевтическом сеансе.

Меня предупредили о невероятной занятости профессора — я не рассчитывал на беседу более десяти минут. Но мне повезло: в тот день университетские преподаватели объявили забастовку, требуя повысить им жалованье — оно не пересматривалось четыре года. Борьба бразильских коллег за свои права оказалась для меня как нельзя кстати. Хотя мне в подобных акциях участвовать не приходилось, я догадался, что беседа с гостем, к тому же прибывшим издалека, нисколько не нарушит единства рядов бастующих. А поскольку я здесь тоже как бы без дела, нашу встречу можно рассматривать как демонстрацию международной медицинской солидарности.

Два часа нашей сидячей забастовки мы говорили о детях. Бразильцы — особый народ. Здесь мальчики начинают принимать наркотики в среднем с девяти лет, а девочки в тринадцать становятся матерями.

— Вы, наверное, показываете детям ваших больных как предупреждение о том, что их может ждать, если будут принимать наркотики, — предполагаю я.

— Ни в коем случае! — возражает Мария де Тереза. — Если будем показывать пациента, который лечится или вылечился, у ребенка может возникнуть ложное представление, будто он тоже может понюхать, покурить, а потом вылечиться. Малышу лекции читать бесполезно: он не способен сесть и посчитать до десяти, прежде чем что-нибудь сделать.

— Но как его уберечь от наркотиков?

— Только через театр.

— Простите? — не понимаю я.

— Если с подростками вы говорите о зависимости всерьез, вы только будоражите их любопытство и свойственное возрасту желание учиться на своих ошибках, а не на чужих. Мы предпочли объяснять им действие наркотиков через театральное представление, в котором они сами играют роли нейронов, ганглий, сосудов головного мозга.