Наркопожар в златоглавой Москве

Пациент из столичной элиты — Мажоры на «Титанике» — Мои опыты в московских домах — Таможня и нигерийцы — Почему село вступилось за «наркобаронессу» бабу Машу — Государственная Дума: закон и вокруг — Международный конгресс в Колонном зале Дома Союзов — Горбачев: «Может быть, это знак того, как в России относятся к проблеме наркомании?»

Двадцатипятилетний Сергей (назову его так), сын видного российского генерала, известного в политических кругах Москвы, попал к нам в клинику в состоянии острой героиновой интоксикации. Мать, образованная женщина, хозяйка хлебосольного московского дома, в котором за честь почитали бывать высшие военные чины, дипломаты, парламентарии, не переставала изумляться, как такое могло произойти с ее мальчиком. С другими ладно, можно понять — но ее мальчик! — умный, начитанный, музыкально одаренный, хороший спортсмен, бывал с отцом в заграничных поездках, когда его сверстникам это не снилось, всегда в окружении друзей семьи — людей значительных, вхожих во власть. Как это могло пристать к нему?

Родители привезли сына в Бишкек, чтобы избежать скандальной огласки, опасной для репутации высокопоставленного отца. Я не раз замечал, как трудно дается семьям, встроенным в государственные или солидные производственные, банковские, коммерческие структуры, решение поместить близкого человека, страдающего наркозависимостью, в клинику по месту жительства — удерживает боязнь общественной огласки. Это особенность тоталитарного общества — опасение за карьеру отца или матери, за их общественную репутацию, если их ребенок окажется потребителем наркотических веществ. С благими намерениями отвратить молодежь от гибельного пристрастия информационные средства взяли такой беспощадный осуждающий тон, что многие из тех, на кого свалилась беда, предпочитают справляться с ней своими силами, только бы спрятать от чужих глаз. Общественное мнение в странах бывшей Восточной Европы еще не готово обсуждать проблему наркомании с пониманием и сочувствием как медицинскую — прежде всего.

Из разговоров с Сергеем я представил его историю, для большого города характерную и способную удивить только его маму.

В начале девяностых годов в Ясеневе, новом районе Москвы, открылся первый техноклуб под названием «ЛСД», тогда мало кому понятным, кроме наркологов, уже повидавших юных жертв химических стимуляторов. На экстази у молодежи не хватало денег, о героине знали понаслышке. Сергей со школьными приятелями ходил на впервые тогда открытые столичные дискотеки, где собиралась молодежная богема. Эстрадные артисты, побывав за рубежом, привозили новую для молодых москвичей техно-музыку, устраивали грандиозные вечеринки. Новая музыка требовала подвижности, постоянной физической стимуляции — в ход пошли наркотики. «Без них не получалось всю ночь колбаситься», — скажет мне Сергей.

Первым наркотиком, который он втянул в ноздри, был стимулятор амфетамин («фен», «спид», «беннис», «черные красавчики»), синтетический порошок, внешне и по последствиям похожий на кокаин. Он танцевал на дискотеке с девушкой. «Слушай, а давай попробуем кислую», — предложила она. В их среде «кислой» (кислотой) называли ЛСД. В конце 1993 — начале 1994 года на дискотеках гуще прочих были молодые бандиты и бычье (так называли подручных бандитов); всегда при деньгах, они могли себе позволить кокаин и даже героин, уже появлявшийся на ночных московских улицах. У Сергея и его подруги тогда не хватало денег на дорогие вещества, а амфетамин и ЛСД можно было купить на дискотеке у сверстников по пятнадцать долларов таблетка или марка — бумажная полоска с нанесенным для нюхания слоем наркотика. Нанюхавшись, продолжая танцевать, они ощущали необыкновенную легкость и красоту своих движений, как будто их отрывало от паркета, кружило надо всеми, делало самой неутомимой парой.

Сергей рассказывал о своих ощущениях, переживая на больничной койке первый опыт:

— У бармена я купил нам на двоих дозу ЛСД, надеясь, что будем танцевать еще веселее, но подруга настояла взять две дозы. Я боялся, спрашивал, как он действует, она успокоила. Родителей в те дни в городе не было. Мы приняли по дозе ЛСД-25 и поехали. В дороге нас «ударило», начались припадки дикого смеха. Мы подолгу не могли сдвинуться с места, находились как бы в другой реальности. Когда добрались до дома, присели на тахту, у меня начались галлюцинации. Я устал от смеха, устал от всего. По мне ползли огромные грязные пауки, их сменили живые, как наяву, картины и звуки Полтавской битвы: по комнате, ломая стены с шелковыми обоями, с двух сторон неслась конница, в ушах стоял звон мечей. Кошмар полнейший! Мне хотелось пить, я не чувствовал шеи, голова летала по комнате за туловищем, и мутный сок выливался из меня, как из опрокинутого ведра. У подруги были другие видения, но чувствовала она то же самое.

Бармены клуба «ЛСД» почти не таясь продавали завсегдатаям марихуану, экстази, амфетамины. Спиртные не пользовались спросом. Алкоголики в клубы не ходили, они не переваривали новую музыку, а за счет продажи пепси-колы много не выручишь — наркотики были единственным доходным товаром. Милиция раскрыла подпольную торговлю. Клуб закрыли, зато в других районах столицы стали появляться новые, крупнее и многолюднее, теперь милицией оберегаемые. Самыми известными стали «Пентхаус», «Аэродэнс», «Птюч». Их постоянными посетителями были бандиты, рэкетиры, сутенеры, стриптизерши, проститутки. Владельцы клубов по-прежнему распространяли наркотики — через барыг, сновавших между танцующими. В моду входили экстази; молодые люди, пока еще не связанные с криминалом, говорили о них с придыханием, как о мечте, мало кому доступной: таблетка стоила пятьдесят долларов.

В элитном доме, где жил Сергей, в каждом втором подъезде можно было купить наркотики. Эти «хаты» знали в квартале все; участковые милиционеры, осведомленные об этом, обходили их стороной, но не из трусости, а как участники сделок, имевшие свою долю за невмешательство. Московские власти спохватились, принялись чистить милицейские ряды, торговцам наркотиками приходилось сторониться новых участковых. В «хаты» пускали только знакомых или по звонкам знакомых. Изворотливее стали клубные торговцы. Они тоже предпочитали иметь дело с уже проверенными клиентами. Наркотиками и деньгами обменивались в танцующей толпе, не привлекая внимания, только соприкоснувшись руками. Залетные покупатели могли «кинуть» — взять наркотики и исчезнуть, не расплатившись.

Владельцы клубов, люди разные, от недоучки-бандита до образованного дельца, вместе с диск-жокеями бывали за границей, привозили не только новые музыкальные записи, но и наркотики для продажи. В этой сфере вращались большие деньги, их обладатели нередко ссорились из-за сфер влияния, случались кровавые разборки, кое-кто был арестован, но число ночных заведений продолжало расти.

Сергей оказался в эпицентре наркотического взрыва. Круг его новых знакомых был составной частью быстро растущего потребительского рынка, в котором крутились препараты из конопли, опиаты, психостимуляторы, барбитураты, летучие вещества… Златоглавая столица проснулась после летаргического сна и с жадностью принялась нюхать, глотать, колоться; мой пациент и его сверстники уже не возвращались под утро из дискотек, закрывавшихся с восходом солнца, а гурьбой рассаживались по собственным (или своих родителей) машинам и колонной двигались по улицам спящего города в другие клубы, поджидавшие их. Чаще всего процессии направлялись к дискотекам «Релакс» и «Остров сокровищ» в северной части района Чертаново. Шумные переезды (их называли «афтепати» — «после вечеринки») были способом реализации неутоленных желаний; экстази вызывает возбуждение в течение одиннадцати-двенадцати часов; в таком состоянии, утром еще продолжающемся, молодому человеку трудно, почти невозможно заставить себя возвращаться домой — организм требовал активных действий. Владельцы дискотек создали конвейер по развлечению молодежи с вечера до двух-трех часов следующего дня. Тем, у кого не было машин, клубы бесплатно предоставляли автобусы. По договору между клубами издержки на транспорт возмещались доходами от входной платы в новый клуб и от продажи наркотиков.

К концу 1995 года московская молодежь стала уставать от стимуляторов — уже сыта была тусовками, ночными гулянками, оглушительными ритмами техно-музыки. По наблюдениям Сергея, тогда же на столичном рынке появился героин. Это было нечто новое и удобное — можно не ходить на дискотеку, а у себя дома одним уколом вознестись в обетованный мир. Да и после дискотеки героин незаменим: вернулся в семь утра, понюхал, тепло расплылось по телу — спи как убитый. Грамм героина стоил на рынке сто — сто шестьдесят долларов, кокаина — от ста двадцати до ста восьмидесяти. Добывая их, молодые люди становились торчками (одновременно потребителями и мелкими уличными торговцами). Для многих наркоторговля стала единственным способом заработать на дозу .

Еще из рассказа Сергея:

— Человек шесть моих друзей, каждый со своей девушкой, стали приезжать на подмосковную дачу моих родителей. За ночь мы съедали по тридцать таблеток экстази. Кто-то приносил, кто-то барыжничал — мы покупали; у нас были разновидности всех наркотиков. Полтора года мы тусовались каждую субботу и воскресенье. Родители долго ни о чем не догадывались. «Выпил с ребятами», — говорил я. Однажды после скандала с родителями ушел из дома, познакомился с новой девушкой. Надо было на что-то жить, мы стали продавать героин большими партиями.

— Тебе предложили? — спросил я.

— Нет, сам искал, звонил знакомым, пока не появилась возможность купить мешочек порошка на пять тысяч долларов (по цене тридцать долларов грамм). Я не бегал по улицам, не стоял в подземных переходах, а искал клиента, готового взять у меня товар целиком.

Скоро нашел покупателя, согласного платить по пятьдесят долларов за грамм. Тот расфасовывал и продавал пакетиками, получая за грамм до ста шестидесяти долларов. На вырученные от первых операций деньги я снял квартиру, сделал ремонт, купил мебель, телевизор, холодильник… Мы с моей девушкой нюхали героин, но колоться боялись. Колоться — для меня было самое страшное.

— Откуда взялись первые пять тысяч долларов? — удивился я. — Ты же нигде не работал.

— Родители особо не баловали деньгами, но на день рождения или на Новый год дарили по тысяче долларов.

Москва начала наркотизироваться позже других мировых столиц и стала быстро наверстывать упущенное время. Молодые люди перепробовали многие наркотики, способы их приема, но пока нет оснований для вывода о том, что предпочитает столица. Эффект достигается сочетанием множества факторов, в том числе индивидуальной предрасположенностью людей, чертами их характера, поведением. Нашему герою и его девушке довольно было вдыхания героина через нос, в то время как их сверстники отдают предпочтение инъекциям его водного раствора (подкожным, внутривенным, внутримышечным). Понятный и оправданный страх перед инъекциями уберег моего пациента от частых в его ситуациях передозировок, обычно вызывающих серьезные проблемы со здоровьем и нередко — раннюю смерть .

Мы с Сергеем скоро стали доверять друг другу и могли достаточно откровенно говорить на близкие нам обоим темы. Поначалу он побаивался принимать героин. Однажды на дискотеке ему шепнули, что угнали его «чероки», припаркованную во дворе. «Прими гер… Расслабляет!»— предложил приятель, но Сергей заставил себя продолжать кружиться, не прибегая к успокаивающим веществам. Выйдя под утро из дискотеки, осознав пропажу, он сел в машину приятеля и там впервые попробовал героин. «Первое впечатление было, что я плыву в теплом море…».

Покупал героин у коммерсанта, не слишком преуспевающего. К тому героин попадал от партнеров, этим товаром погашавшим свои долги. К партнерам героин приходил по Памирскому тракту, но этим исчерпывалась информация, которой владел Сергей — участник наркорынка на низшей ступени посредничества. Он не знает, по какой цепочке товар попадал в Москву, сколько на этом пути было перевалок; он выполнял единственную возложенную на него коммерсантом функцию: товар превращал в деньги.

В разговорах по телефону о наркотиках говорили условным языком. Кокаин шел под именем «кока-кола», героин — по названию какой-нибудь книги или видеофильма.

— Есть «Тихий Дон»? — обычно спрашивал Сергей.

— Один том, — отвечал коммерсант, и они условливались о встрече.

Они не были поклонниками Шолохова, но роман подходил для шифра «Тихий», то есть успокаивает; обоим понятно, о чем речь, и можно называть количество томов. Если где-то прослушивали их разговоры, то могли удивиться тому, что среди молодежи не перевелись еще любители перечитывать классику, да еще по два-три тома в неделю.

У гашиша было кодовое название «Гашек».

— Что-то давненько я не читал Гашека, — неслось с одного конца провода.

— Есть две главы… — отвечали на другом.

«Гашек» действительно бессмертен: интерес к нему москвичей не ослабевает.

За товаром Сергей выезжал на машине с девушкой. Белокурая красавица притягивала взоры милиционеров, весело гася их служебную бдительность. Встречи с коммерсантом назначались не в центре города, а в окраинных районах — в Ясеневе, Новогирееве, Орехове-Борисове, обычно в людных местах, на виду — возле «Макдональдса», у входа в ресторан или в универмаг. Коммерсант садился в машину Сергея, получал деньги и передавал обернутый целлофаном кулек. Сергей передавал кулек своей девушке, сидевшей рядом, она прятала товар в трусы.

Повышенные меры предосторожности вызывались недоверием к своим же, знакомым наркоманам, особенно к героинщикам. Если кто-то попадает в руки милиции, бывает трудно, почти невозможно держать язык за зубами. Задержанного не отпускают, пока его не скрутит мучительная ломка, невыносимая физическая боль, и за шепотку героина, которую следователи будут держать перед его носом, он назовет, у кого покупал и с кем вместе кололся. Сергей имел дело только с тремя людьми, воздерживался расширять круг — не только из соображений собственной безопасности, но еще из-за боязни бросить тень на родителей. «Я все-таки был хорошим сыном», — горько усмехается он.

Временами московская милиция проводит на торговцев героином ночные облавы: на пустынных улицах останавливают и обыскивают автомобили, а иногда подозрительных пешеходов. С «торчков», опустившихся людей, что взять, а торговцы покрупнее, имеющие при себе запас, стараются милиционеров разжалобить и откупиться.

Сергей попадался дважды.

Как-то в конце января он был на дискотеке и под утро с друзьями переезжал на новое место. Машину остановил милицейский патруль — проверка документов: искали сбежавших из следственного изолятора преступников. Четверо рослых милиционеров заставили всех выйти из машины и руки — на капот.

— Оружие, наркотики — есть?!

При досмотре машины под обшивкой заднего кожаного сидения нашли пакетик с порошком.

— Наркоманы!

По словам Сергея, милиционеры были от находки в восторге.

— Теперь вам тюрьма!

—А что вы нашли? — сказал Сергей, не оборачиваясь. — Хоть посмотрите, что в руках!

Он провоцировал их развернуть пакет. И они развернули.

— Я не знаю, что это такое, — продолжал игру Сергей.

— Не знаешь?! — Они поднесли пакет к его лицу.

И тогда он тренированной ногой легкоатлета ударил по ладони с пакетом. Порошок разлетелся в снег. «Вещественных доказательств» больше не существовало.

Патруль избил их всех; со ссадинам по всему телу, с разбитыми ртами, они едва держались на ногах.

— Шеф, — обратился Сергей к старшему, — ты все равно ничего не докажешь. Ну, привезешь нас в отделение, что дальше? Узнают родители, у них будут неприятности. Мы полетим кто откуда — с учебы, с работы. И что тебе? Мы же как употребляли, так и будем употреблять… Скажи, сколько ты зарабатываешь?

— Я нормальный честный человек, — сбавил тон капитан.

Трое сослуживцев отошли в сторонку, догадавшись, куда клонится дело. Сергей достал из кармана пачку купюр.

— Здесь четыре тысячи долларов. Пусть это будет нашим извинением за то, что все так получилось.

— Хорошо, — согласился капитан.

В другой раз Сергей отправился в район Юго-Запада, на «банановый проспект», как москвичи называют места, где темнокожие студенты Университета дружбы народов приторговывают героином. В машине были его приятель и две девушки. Парни купили у нигерийца три грамма, уже возвращались к машине, когда перед ними возникли молодые люди в спортивных костюмах, как потом выяснилось — переодетые милиционеры. Торговец наркотиками, в свое время, очевидно, попавшийся, искупал свою вину, сдавая покупателей органам правопорядка. Таким своим осведомителям милиция дает героин на продажу для отлова уличных «торчков». Парни побежали, по пути выбросили комки порошка; их все-таки задержали и доставили в отделение милиции в наручниках. Выручила чистая случайность. Их девушки вышли из машины, какой-то африканец у них попросил прикурить; милиционеры, увидев девушек в обществе африканца, приняли их за «ночных бабочек» и посочувствовали парням, вынужденным покупать наркотики девицам сомнительного поведения. «Не надо с проститутками связываться!» — отечески посоветовал начальник отделения, годящийся им в отцы, и отпустил.

В середине девяностых годов милиция Москвы еще слабо разбиралась в наркотиках. Сергей ехал на своей машине по вечернему Тверскому бульвару, только что нанюхавшись героина. Как бывает в таких случаях, его зрачки сузились, а эту реакцию на героин уже знали милицейские патрули. Издали заметив патруль, Сергей достал из кармана пакетик с кокаином, втянул в ноздри — почти в тот самый момент, когда патруль подал ему сигнал прижаться к тротуару. Кокаин расширяет зрачки, но на это действие требовалось время, а его не оставалось. Милиционер светит фонариком в глаза Сергея: «Ну, братан, ты попал!» Минут пять Сергей с ним пререкался — этого было достаточно, чтобы на свету зрачки расширились. Милиционер не верил своим глазам. «Вы еще в нос мне загляните!» — усмехнулся Сергей. Милиционер рассмеялся: «Ты что, дурак — в нос?!»

Три-четыре года спустя от наивности московской милиции не осталось и следа; теперь это был отряд в две сотни хорошо экипированных и обученных оперативников, часто бывших спортсменов, с опытом борьбы с организованной преступностью. Наркоторговцам стало трудновато их обводить вокруг пальца. Но темпы общей наркотизации столицы значительно опережают возможности правоохранительных органов контролировать ситуацию, особенно на окраинах. Однажды Сергей приехал в район новостройки, искал по адресу знакомую девушку. Двенадцатиэтажные дома стояли без номеров и были похожи один на другого. Он притормозил машину и спросил у проходивших мимо молодых людей, где тут дом два, корпус три.

— А кого тебе надо?

— Галину.

Прохожим послышалось — героину.

— Героин вон в том подъезде и в том, — показали они. — Восьмой этаж, седьмой, третий…

Словно голодный человек, давно не видевший хлеба, с жадностью набрасывается на возникшие перед ним яства, так молодые жители Москвы, следуя охватившей их поколение моде, после долгого воздержания принялись торопливо и неразборчиво употреблять наркотические вещества. С некоторых пор у нас в Центре перестали удивляться тому, что почти девяносто процентов наших больных — из России, больше всего — из Москвы. Это я не к тому, чтобы бросить тень на российскую систему лечения наркоманий (в Москве, Санкт-Петербурге, других городах есть сильные наркологические школы), а только к представлениям о масштабах эпидемии, с которой не может справиться ни одна страна .

Полгода спустя, оказавшись в Москве, я встретился с бывшим пациентом. Сергей выглядел хорошо, с наркотиками, по его словам, «завязал окончательно», но пока нигде не работал, гонял по городу на новом импортном автомобиле — это был подарок отца в качестве компенсации за воздержание. Меня всегда беспокоит ситуация, когда пролеченный у нас пациент возвращается в прежний круг, к старым товарищам, среди которых продолжают оставаться люди, зависимые от наркотиков или связанные с торговлей ими, и я не скрыл опасений. Сергей рассмеялся — после бишкекских атропиновых сеансов, очищающих саун, психотренинга он, говорит, не испытывает к наркотикам никакой тяги.

— Хотите убедиться? Поедем ночью в «Титаник».

Это самая крутая дискотека Москвы.

Мне любопытно было увидеть приятелей Сергея, мало знакомый мне круг элитарной московской молодежи. Был двенадцатый час ночи, когда к дискотеке начали подъезжать автомобили. Молодые парни и девушки весело здоровались. Создавалось впечатление, что все они хорошо знакомы и расстались лишь недавно.

Мимо рослых охранников, стоявших вдоль стен, сновали с подносами юные официантки в коротких юбчонках и в блузках-матросках. На фоне круглых окон в виде корабельных иллюминаторов, завсегдатаи клуба выглядели пассажирами корабля; под ритмы рейва, заряжающей энергетической музыки они кружились, изгибались, дергались с таким неистовством и так обреченно, словно знали об айсберге и были готовы тонуть. Некоторые «пассажиры» находились под наркотическим опьянением, но сколько я ни всматривался в стойку бара, в полутемные углы, в кучкующихся людей, освещаемых бешено крутящимися цветными лучами прожекторов, даже намека на торговые сделки не заметил. Скорее всего, они принимают экстази перед тем, как покинуть лимузины.

— Здесь большинство — мажоры! — говорил Сергей, стоя рядом со мной на антресолях, на второй палубе, указывая на танцующую толпу внизу, и мне приходилось переспрашивать, чтобы понять молодежный сленг. «Мажоры», оказывается, дети богатых родителей. Здесь были также рэкетиры московских окраин, «быки» (мелкие бандиты, обирающие пьяных у пивных ларьков), девушки неопределенных занятий (может быть, маникюрши дамских салонов). Некоторых я бы принял за студентов из Бурятии или из Тувы.