Провидцы и целители из рода Кытай

Первое потрясение в Токтогуле — «Ясновидящие» предки нашей семьи — Внушение и лечение словом у кыргызов — «Это какое-то шаманство!» — Магнетические флюиды Месмера — Павлов и Фрейд о природе гипноза — Кыргызская школа наркологии — Как хотели превратить Фрунзе (Бишкек) в наркотический Гонконг — Аскар Акаев: «Пока я президент, опийного мака у нас не будет!»

Я начал рассказ с поездки по Памирскому тракту не потому, что тщеславно надеялся возбудить читательский интерес; скажу честнее — не только потому. Говоря о наркотизации, расползающейся по земле, хотелось с самого начала дать почувствовать общность культурно-исторических процессов, независимо от того, происходят ли они на равнинах Сибири, в сельве Южной Америки или горах Тянь-Шаня, где я рос в многодетной семье учительницы и врача-психиатра. Мне не избежать обращения к прошлому моей семьи, если хочу — а я хочу — понять, как отразилась в нем кыргызская история, и добраться до истоков интереса наших предков к психическим расстройствам и изменению сознания.

Мне было двенадцать лет, когда я пережил самое раннее в своей жизни потрясение. Это случилось в Токтогуле, кыргызском поселке на берегу водохранилища, которое тогда казалось морем. Мы со сверстниками гоняли по галечнику грохотавшие обручи из-под бочек. Однажды, еще не переведя дыхание, я по каким-то своим делам забежал к отцу в психоневрологический диспансер. Отец не любил, когда его тревожили в часы приема больных. Я притаился за белым шкафом и стал свидетелем поразительного, как мне показалось тогда, происшествия. Двое хмурых мужчин, оба в национальных халатах, пронесли мимо меня в кабинет носилки. На носилках лежала женщина с бусами на шее и испуганными глазами. Опустив носилки на пол, мужчины приподняли женщину и усадили на стул перед отцом. Разговор вели мужчины, а женщина, не проронив ни слова, смотрела на отца умоляюще. Как я уловил, на ее семью свалилось горе и у нее отнялись ноги. Отец что-то говорит ей негромким ровным голосом, а под конец — я не верил ушам! — приказывает подняться и идти к нему. Он распростер руки, как это делают женщины, призывая ребенка сделать первые шаги. Не сводя глаз с отца, женщина поднялась и шагнула к нему. Мужчины были готовы прийти к ней на помощь, но она продвигалась вперед, раскинув руки, словно шла по грудь в воде.

— Что это? — я изумленно спрашивал отца.

— Истерический паралич.

Только позже, став студентом-медиком, я стал понимать поразившую меня сцену. Словами, жестами, оттенками голоса отец привел больную в гипнотическое состояние и помог ей мобилизовать скрытые возможности нервной системы. Это был обычный в психотерапии способ лечебного воздействия на психику, а через нее — на поведенческий комплекс больной. Вводить непосредственно в мозг пациента помогающую ему информацию можно с помощью технических средств (радио, телефона, аудиозаписи, музыки и т.д.), но отец всегда предпочитал живое слово. И хотя в наши времена возможности использования техники возросли многократно, мне интереснее воспринятый от отца непосредственный контакт с пациентом. Это я к тому, что применение мною и моими коллегами психотерапевтических приемов для лечения наркологических заболеваний во многом основано на опытах медиков поколения моего отца.

В нашем провинциальном поселке то был первый гипнотический сеанс, о котором долго говорили, приписывая отцу способность к мистическим заклинаниям. Только в студенческие годы я стал понимать, откуда на самом деле у отца дар воздействия словом на материальные процессы в организме больного. Дело не в одних природных способностях. В библиотеке отца были книги по внушаемости и гипнозу с древнейших времен. Мне были особенно интересны наставления египетских жрецов. Их способ врачевания предусматривал применение снадобий в сочетании с заклинаниями и внушением, часто с погружением больного в состояние гипнотического сна. Внушаемость и гипноз долго оставались окутанными тайной, что не мешало их широкому распространению, особенно в храмах Востока. Высшим искусством освобождения от страданий через внушение и слово владел Иисус Христос. В Новом Завете приведены хрестоматийные образцы исцеления людей психотерапевтическими методами.

В Европе конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века учение о гипнозе было предметом яростных дискуссий в стенах медицинских обществ и академий; в них были втянуты особы царствующих домов, в их числе король Франции Людовик XIV и королева Мария-Антуанетта. Сам термин «гипноз» в медицинскую практику ввел английский хирург Джеймс Брейд (1795 — 1860). Он стал изучать зависимость восприятия больным гипнотического внушения от особенностей его нервной системы. И он же открыл возможность излечения истерических параличей методами психотерапии. Идеей медицинского использования гипноза и внушения были увлечены Жан-Мартен Шарко, Ипполит Бернгейм, Отто Веттерстранд, другие европейские светила.

Основоположником научного изучения гипноза в России второй половины XIX века был известный физиолог профессор Харьковского университета Василий Яковлевич Данилевский (1852 — 1939). Проводя опыты с пресмыкающимися и с птицами, он обосновал единство природы гипноза у человека и животных. Через три года после его смерти, когда на Украине полыхала война, медицинский институт из Харькова был эвакуирован в кыргызскую столицу Фрунзе. Ученики Василия Яковлевича стали обучать гипнозу («эмоциональному гипношоку») кыргызское студенчество. Среди будущих медиков-психиатров был мой отец Болсунбек Назаралиев.

По натуре отец был очень спокойный человек, я не припомню случая, когда бы он на кого-нибудь повысил голос. Мне приятно было видеть, как горожане при встречах низко кланяются ему. Дома в свободные минуты отец играл на кыргызском струнном инструменте — комузе и писал возвышенные стихи о наших национальных героях и о красоте отрогов Тянь-Шаня.

К восприятию методов народной медицины отец был предрасположен своей родословной; ее исторические корни уходят в далекие времена, когда кыргызы поклонялись духам Неба, Воды и Гор, солнцу, луне, огню; у них всегда был при себе оберег — обернутый в красные и синие тряпки талисман «кут». Покровительницей наших предков, принадлежавших к древнему роду кытай, была хищная птица джагалмай — ее изображение вышивали в узорах, которыми покрывали колчаны для стрел, седла коней и верблюдов.

Со времен древних знахарей, сыгравших немалую роль в становлении культуры, в том числе культуры здоровья, не прекращается спор между ревнителями различных подходов к облегчению человеческих страданий. Отчужденность традиционной и нетрадиционной медицины я бы отнес к одному из самых больших недоразумений нашего времени. Предметом расхождений часто оказываются способы мобилизации скрытых возможностей человеческой психики для борьбы с болезнью; это противостояние до сих пор продолжает влиять на моральные и этические устои общества. Ущербность медицинской междоусобицы особенно чувствительна перед лицом сотрясающих страны и континенты сегодняшних социальных бед.

На заре цивилизации кыргызские кочевники с их анимистическими верованиями собирали в горах ритуальные растения, среди них галлюциногены. Они всегда были в притороченных к седлам кожаных мешочках — в виде сушеных плодов, стеблей, листьев, ягод, клубней. Расположившись на ночлег под снежной горой, кочевники жевали припасы из дорожной аптечки, вызывая наркотические ощущения, снимающие тревогу, успокаивающие. На стойбищах находился лекарь-шаман (бакши). На нем обычно была высокая шапка, или чалма. В руках плеть — камча, небольшой бубен и нож. Люди отдавали себя во власть колдовских заклинаний; с помощью галлюциногенов вызывали в сознании завораживающие видения; глухие удары бубна, журчание рек, посвисты горного ветра воспринимались как льющаяся из-под облаков умиротворяющая, прекрасная, многоцветная музыка. Долины гор полыхали красным маком и зеленоватым морем эфедры. Их использовали целители разных уровней (кёз-ачык, куучу, бакши), из них готовили лекарства, но я не слышал, чтобы пациенты, сами целители, а тем более шаманы страдали наркотической зависимостью. Среди древних врачевателей встречались люди с психическими отклонениями — шизофреники, параноики, эпилептики, но наркоманов не было.

В русской народной медицине тоже применяли растения, содержащие наркотические вещества, особенно индийскую коноплю и препараты из нее. В деревнях ими лечили многие заболевания: от простуды верхних дыхательных путей, ревматизма, воспаления кишечника до столбняка, чумы, холеры. И при бессоннице, мигренях, даже при укусах собак или змей врачи и народные лекари с одинаковой уверенностью предлагали настойки из конопли. Сигареты с сухими побегами конопли применялись при астме, бронхите, зубной боли, мигренях. Как болеутоляющие и снотворные средства препараты из индийской конопли открыто использовались на территории Советского Союза до середины пятидесятых годов, когда по решению властей их исключили из государственной фармакопеи.

Об удивительных растениях, успокаивающих, снимающих боль, вызывающих в воображении чудесные картины, я слышал в детстве на моей родине, в старинном городе Оше, ровеснике Трои, возникшем три тысячи лет назад в юго-восточной части Ферганской долины. Во всей Фергане нет города, подобного Ошу по приятности, по климату, по чистоте воздуха. Им восторгался султан Бабур, праправнук Тамерлана, основатель империи Великих Моголов, ученый и поэт, автор исторических записок «Бабур-Намэ». Я хорошо помню журчание арыков под чинарами, украшенные восточными узорами и устланные коврами чайханы, где путники, скрестив ноги, берут руками из чаши душистый жирный плов; по пыльным улицам под тутовыми деревьями люди едут на ишаках, восседая гордо, словно слушают голос небес. В городе четырехглавая гора Тахт-и-Сулейман, сильно выветренная, размытая ливнями. Школьниками, подняв над головами пылающие факелы, мы со страхом и восторгом поднимались по кремнистым тропам, заглядывали в карстовые пещеры. Отсюда видны были вершины Памира. Здесь легенды воспринимались как подлинная история, и мы словно бы своими глазами видели в низине войско царя Соломона (Сулеймана), а впереди могучих волов с плугами и слышали громоподобный голос «Хош!» («Стой!» или «Довольно!»), с чего, говорят, взял название выросший в этом месте город.

В средние века Ош был крепостью с дворцом эмира, тюрьмой, монетным двором, сторожевой наблюдательной вышкой и предместьями. В обитые железом скрипучие ворота гнали скот кочевники, тянулись телеги торговцев, въезжали на верблюдах для короткого отдыха караванщики Великого шелкового пути. На площади у мечети с минаретом шумели многолюдные базары. За китайскими шелками, бадахшанской бирюзой, индийским серебром, сибирским медом сюда стекались купцы и менялы со всего мусульманского Востока. Нависшая над городом гора Сулейман придавала особый колорит ошскому торгу. На нее взбирались дервиши, паломники, нищие, прячась от знойной духоты города в прохладе пещер. Их толкало вперед предание о пророке, прилетавшем сюда на коне и построившем на вершине каменный белый домик; обломки известняка, мела и кирпича люди уносили с собой.

По семейным преданиям, горе поклонялись мои предки, пригонявшие на ошский базар овец. Древний род кытай, к которому восходит отцовская линия, уходит корнями к тюркам дочингисхановых времен; в начале XVI века он был частью сол канат (левого крыла), одного из двух сильных этнополитических объединений кыргызов на территории Тянь-Шаня. К этому роду принадлежал и герой кыргызского эпоса Манас. Говорят, кытаи были умные и трудолюбивые люди. Мой дед Назар-али, его отец Байсал, отец Байсала Омурбек, отец Омурбека Темирбек и другие предки владели табунами лошадей, стадами коров, у них были известные во всей Ферганской долине белые верблюды. На коней и верблюдов с вышитыми бархатом и украшенными серебром седлами усаживали при перекочевках женин, девушек, детей, передвигаясь по степи праздничной процессией, как пели сказители, женщины старались до восхода солнца спуститься к реке и набрать воды — с подходом на водопой их табунов река мелела.

Моя бабушка (по отцовской линии) Толгон-ай из старинного ханского саяк. В XVI веке саяки входили в онг канат (правое крыло) этнополитической организации, положившей начало формированию кыргызской народности. Это было сильное, храброе, воинственное племя, которого побаивались, как оргынов у казахов или найманов у татар. Говорят, саяки родственны сакам-мосагетам, жившим во времена Александра Македонского. Бабушка сполна унаследовала их властность и бескомпромиссность. Это ощущали на себе росшие под ее опекой внуки, и я в их числе. Бабушка держала нас в строгости. Она умерла в восемьдесят пять лет, сохранив ясный ум и хорошую память.

Род по линии моей мамы был известен искусными дипломатами. У его истоков семьсот лет назад стоял наш знаменитый предок Эсерке, которому правители поручали улаживать конфликты между городами долины, даже между кочевниками-кыргызами и соседними оседлыми китайцами. Примирив спорящих ханов, он садился под чинару и на виду у людей клал под язык табачные зеленые шарики. Как тогда говорили, закурил насвай. Это означало: можно жить спокойно, войны не будет. «Эсерке всегда договорится» — старая поговорка живет в нашем народе по сей день.

Моя прабабушка (по материнской линии) Айша, тоже из саяков, родом из Чуйской долины, слыла ясновидящей. В ее роду, сколько можно проследить, едва ли не все предки были предсказателями и шаманами. Многие удивлялись, как ей удавалось предвидеть кражу коровы у соседей или собственное замужество, которое повлечет ее отъезд далеко от родни. И задолго до того, как моя мама познакомилась с будущим мужем, моим отцом, прабабушка в разговоре с сестрой и братом мамы в точности описала его внешний вид и даже предсказала, что молодые будут жить вдали от родных мест. Скотоводы местности, где кочевали наши предки, рассказывает моя мама, преклоняясь перед их способностями к «ясновидению», распространяли слух, будто у нашего рода есть «телохранители».

Скорее всего, от прабабушки и всей ее родни передалась моему отцу, а вслед за ним и мне способность лечить внушением и гипнозом.

Отец хорошо знал человека по имени Молдоман, образованного муллу (духовного наставника); он изучал геометрию, тригонометрию, высшую математику в Саудовской Аравии. Отцу было восемь лет, когда он упал с лошади и сломал ногу в двух местах. Ни один рентгеновский аппарат не указывал на раздробленность кости, и никто не понимал, почему он не может стоять на ногах. Бабушка принесла сына к Молдоману. Мулла в течение суток вправлял кость, а после завернул ноги больного в кошму и попросил бабушку так положить сына, чтобы он не двигался в течение месяца. У кыргызов принято было использовать при перевязках раны кошму, предварительно подержав ее над огнем, пока ее поверхность покроется обожженной шерстью; эта кошма убивала бактерии и заживляла открытые раны. Месяц спустя отец стал на ноги. Этот случай, по словам отца, определил его интерес к медицине.

Внушение и лечение словом издавна свойственны кыргызской народной медицине и этике кочевников Центральной Азии. Они полностью доверяли знахарю или шаману, и эта абсолютная подчиненность воли больного приказам и действиям целителя была необходимым условием, как сказали бы мы сегодня, психотерапевтических сеансов, их воздействия на сознание и на участки больного мозга. Используя определенные звуки, ритмы движения, наркотические или психотропные вещества, они добивались эмоционального опустошения, ослабления физического напряжения, когда уже обмякший человек открыт для восприятия внушаемых видений.

В кыргызской истории известно имя главы суфийского ордена Накшбанди Ходжа Исхака. По преданиям, шейх обладал способностями излечивать заболевания, также применяя среди прочих методы, близкие к тем, которые на современном языке называются психотерапией . Великой силой внушения наделили народные сказители грозноликого Манаса. Перед походом, обращаясь к ханам и воинам, призывая их идти вместе с ним на восток, полководец рисует перед ними заманчивые картины, в которые верит сам и заставляет поверить внимающих ему воинов. «Есть земля там, и в той земле птица есть об одном крыле. Кто о диком верблюде слыхал? Кто о том, что есть дикие люди, слыхал?.. Есть там много еще чудес; есть кладбища оленьи там, мы разыщем коренья там, что любой недуг победят; там лекарства от хвори есть, от чумы там лекарства есть, против смерти там зелье есть, средства там для веселья есть, там трава от бездетства есть, там звериные царства есть… Вроде конских голов яблоки той страны, поешь их — и будешь здоров. Орехи там всех родов, как горные валуны, деревьями взращены… Воля моя едина для вас. Словом одним я двину вас».

И двинул в поход тысячи завороженных внушенными им видениями воинов. Говоря психотерапевтическим языком, то был опыт нейролингвистического программирования — воздействия словом на сознание людей.

Много лет спустя, когда бишкекские врачи, приверженцы классической медицины, придут в наш Центр наблюдать проводимый с пациентами заключительный сеанс императивного внушения (стресс-энергетической психотерапии), один из скептиков обронит, рассчитывая уязвить меня и бросить тень на странный метод, непонятный ему: «Это какое-то шаманство.» Мои друзья станут с ним спорить, а я улыбнусь, принимая его реплику за комплимент, который он сделал, не подозревая об этом. Похоже, знания этого скептика о сложнейшем явлении в истории мировых религий, в том числе религий народов Центральной и Северной Азии, не шли дальше тривиальных представлений: шаман — психически ненормальный, впавший в экстаз, бьющий колотушкой в бубен и обвешенный амулетами старец, честолюбиво приравнивающий себя к полубогу.

В детстве я не без испуга наблюдал за действиями кыргызских целителей — шаманов, тогда еще не понимая их возбужденных нервных причитаний, их призывов к покинувшей душе вернуться в тело больного, прекратить его муки. Постепенно я расставался с наивными представлениями незрелых лет. Этому помогали беседы с отцом, не терпевшим поверхностных суждений о сложных психических явлениях. Наблюдая пляски шаманов, прислушиваясь к их полупесням-полувыкрикам, начинаешь понимать логику их действий. В отличие от священнослужителей многих конфессий, обычно участвующих в важнейших семейных церемониях, будь то бракосочетание, рождение ребенка, погребение усопшего, шамана призывают, когда болеет тело, а чаще — когда страдает душа. Владея в совершенстве техникой экстаза, азиатский шаман символически возносится по вертикали к Небу и, достигая вершин, глубоко дыша, минуя один за другим места наказания грешников, находит, в конце концов, душу больного. И призывает душу вернуться на место. Но если душа не готова к обратному путешествию, если сопротивляется, он неистово и шумно сам возвращает ее домой.

В кыргызском шаманстве и народном целительстве много течений. Хотя процесс лечения у всех различен, тут важно обратить внимание на объединяющие их особенности, к которым в нашем повествовании мы вернемся еще не раз. Почти все они вводят пациента в трансовое состояние, проводят коллективные (групповые) занятия, приглашая больных рассказывать о себе, используют в лечебных целях психотерапию, в том числе гетеросуггестию, то есть внушение со стороны, часто вербальное — с помощью слов .

Присмотреться к шаманам Сибири и Центральной Азии у меня появилась возможность в восьмидесятых годах, когда мы с друзьями работали практикующими врачами в Южной Якутии. Образ жизни и ритуалы малых народностей издавна влекли исследователей тайн эволюционно-генетического закона. В суровых местах, где человек один на один с необузданной природой, постоянно предлагающей опасные испытания, люди приспосабливаются к суровым условиям существования. Слабые не выдерживают, зато сумевшие выжить аккумулируют и передают по наследству качества, необходимые для жизни в экстремальной среде. Стойбища оленеводов в районе Чульман — Нерюнгри оказались в зоне влияния промышленного комплекса, через который должна была пройти Байкало-Амурская железная дорога. Экономический бум не был деликатен к эвенкам, привыкшим к определенным жизненным ритмам и теперь страдавшим от грубого переустройства их традиционного быта и труда. Тревоги и неясные перспективы заглушались алкоголем — единственным пищевым продуктом, доставлявшимся в тундру авиацией бесперебойно. Алкоголь умягчал сердца, готовые разорваться от обид.

Мы, молодые врачи, помогали эвенкам выходить из стрессовых ситуаций, об этом в свое время я еще расскажу, но тут должен признать, что прекрасно эту функцию выполняли жившие в тундре шаманы. Один из них, старый немногословный старик, когда-то имевший алкогольные проблемы, вылечивший себя и с тех пор уверовавший в свои целительские способности, демонстрировал нам свое умение лечить ходьбой босиком по снегу или надрезами кожи ножом, но, по рассказам оленеводов, на самом деле он помогал им не этими экстравагантными способами, а безвредными, общепринятыми у народных целителей.

Наряд эвенкийских шаманов, обязательный атрибут их священнодействия, предусматривает кафтан, пояс, бубен, перья, ритуальные инструменты, множество других мистических предметов и выглядит как символ или образ микрокосмоса, в контакт с которым вступает шаман. Это важная деталь магического воздействия на больного. Мне не раз приходилось убеждаться в большом влиянии на пациента облика психотерапевта при проведении заключительной стадии освобождения от наркотической зависимости. У нас еще будет повод вернуться и к этому психологическому феномену, рожденному в культуре шаманизма.

И еще поразила меня внешняя воинственность шаманов, когда они стараются изгнать демонов, чтобы излечить человека. Дело не в особой экипировке (меч, копье, кольчуга и др.), хотя и это для них важно, а больше в наступательном характере всех их движений и заклинаний. Они пытаются защитить жизнь от тех, кто несет смерть и болезни. Можно представить, как много значил такой врачеватель в древнем обществе. Но хочу обратить внимание на другое. Шаманские действия психологически объединяли современное им общество надеждой на добрую силу, способную помочь и защитить от зла, перед которым общество бессильно. Потребность в шамане, на которого можно положиться, сквозь великие религии и философские построения дошла до наших дней, свидетельствуя не столько о слабости человека, сколько о неистребимости его надежд.