Восемьсот километров по Памиру: контрабандисты и пограничники

Дорогу от Хорога на Ош (Восточно-Памирский тракт) протяженностью семьсот сорок километров начали пробивать в 1934 году, чтобы окончательно высвободить Горный Бадахшан из высокогорной изоляции, дать ему выход к Ферганской долине. Даже шестьдесят с лишним лет спустя, проехав по тракту на грузовой машине, то натужно поднимающейся на перевал, то ныряющей в низину под грохот обрывающихся из-под колес валунов, с почтением начинаешь думать о контрабандистах. Они готовы повторять этот маршрут, каждый раз рискуя попасться у одного из шестнадцати шлагбаумов, охраняемых вооруженными людьми. Безумные попытки можно предпринимать разве что от большой нужды или от жажды приумножить капиталы. Я слышал рассказы о замерзающих в снегах водителях и о машинах, летящих с обрыва в ущелья или бесследно уходящих на дно горных речек.

Такие мне представлялись картины, когда водитель самосвала, молчаливый пожилой кыргыз, привозивший уголь в Хорог и собравшийся в обратную дорогу, согласился в течение светового дня довезти меня до Мургаба.

Первые километры и встречи на посту Кызыл-Арт (пять километров от Хорога) и вслед за ним у других шлагбаумов разочаровывают оскорбляющей обыденностью. Остались позади заросли бадахшанской облепихи, дальше ни прутика — мир горных плато. Посты в отапливаемых углем вагончиках на полозьях. Вагончики с нарами в два яруса тускло освещены керосиновыми лампами, выхватывающими из полутьмы тряпье, ведра с водой, мешки с крупами, портативный радиоприемник. Постовые в овчинных полушубках, в которых и спят. Проверив документы, выпрашивают у водителя бензин и что-нибудь съестное. Это оброк, которого не миновать. Спорить бессмысленно и небезопасно.

Отчаянно крутя рулем на крутых поворотах, когда с левой стороны — уходящая в небо отвесная стена, а с правой — затянутый туманом обрыв, водитель всматривается в дорогу, объезжая выбоины и сорвавшиеся со скал, выкатившиеся на дорогу камни.

— Провези я из Хорога в Ош пару мешков наркоты, хватило бы купить дом, разбить сад, завести отару овец, пяток коров и больше никогда не трястись по тракту, — говорит водитель.

— Большой риск, — отзываюсь я.

— А так не рискую? Но тогда знал бы, за что.

Контрабандисты знают, за что рискуют.

На 285-м километре пост Жаман-Тал. Машина тормозит перед шлагбаумом. Рядом на скальных обломках круглый металлический вагончик, похожий на железнодорожную цистерну. А может, это она и есть. Мы вышли, раскинули руки, потянулись. На пологих склонах черные яки щиплют желтую траву. Хотя здесь не самый высокий перевал, дышать по-прежнему тяжело, холодный воздух не вбираешь, а вталкиваешь в грудь. На ветру передвигаешься лицом в сторону, откуда дует, потому что здесь самая уязвимая часть тела — спина, у многих пограничников радикулит.

Проверив наши документы, осмотрев машину, пограничники пригласили в вагончик, угостили горячим чаем в жестяных кружках. Мы разговорились. На счету поста немало задержанных наркоперевозчиков. Сопровождая крупную партию, контрабандисты обычно подъезжают раньше, чем машина с товаром, и торгуются с теми, кто на посту. Молодому офицеру, с которым наркодельцы безуспешно вели разговор о пропуске партии опиума-сырца, бросили на стол фотографию его маленькой дочери, жившей с матерью в Краснодарском крае. «Не пропустишь — живой не увидишь…» Он не пропустил, но место службы пришлось сменить.

За пропуск крупной партии наркокурьеры предлагают от двадцати до пятидесяти тысяч долларов. «Тебе ничего не надо делать, только на секунду отвернись», — смеются пограничники.

Зная посты, с которыми не договориться, хозяева груза останавливают машину за пять-десять километров до шлагбаума, взваливают рюкзаки с товаром за плечи и группами по три-четыре человека идут по горным тропам, по колено в снегу, пока не выйдут на условленное место, где их поджидает прошедшая досмотр машина. Пограничникам известны эти уловки, они преследуют контрабандистов, но обнаружить их удается не всегда. Транспорта нет, даже лошади. Все — на ногах.

Иногда контрабандисты группой до десяти человек идут от Хорога на север, взвалив на плечи мешок с двадцатью — тридцатью килограммами опия. Кто ведет навьюченных лошадей, берет груза двести — триста килограммов. Идут вдоль рек и через труднодоступные перевалы.

Получив сообщения от местных жителей, платных информаторов, пограничники на машине добираются до конца дороги, а дальше пешком. Идут двое-трое суток, ночуя в снегу, прячась в камнях от ветра. Обнаружив перевозчиков, берут их на тропе. Иногда контрабандисты, продвигаясь лишь в темноте, заметив наряд (у них бинокли ночного видения), прячут товар и оружие в камни и поворачивают назад. У них своя разведка, они оснащены современными средствами связи. Пограничники же даже в штабе отряда крутят ручки телефонных аппаратов, доставшихся им, похоже, от времен гражданской войны.

Иногда наряд находит в горах трупы замерзших: контрабандисты лежат, занесенные снегом на тропе, обняв мешок со смерзшимся товаром.

Пограничники убеждены, что на крупные партии наркотиков поступает заказ и их прохождение контролируется. Однажды, рассказывают на посту, у контрабандистов взяли около трехсот килограммов опия; по словам задержанных, груз предназначался для Амстердама — там его ждали через два дня. Видимо, груз был заранее оплачен, задержка партии неминуемо должна была вызвать вторую попытку. И точно, месяц спустя, был задержан груз такого же веса и в той же упаковке.

— Стало быть, весь путь от Москвы до Амстердама у них обеспечен прикрытием, — говорит майор П.

— Кто же их прикрывает?

— Вопрос лучше задайте в Москве.

Мургаб вытянулся в зажатой горами низине двумя-тремя улицами скученных глинобитных домиков на четыре километра из конца в конец. Здесь высота четыре с лишним тысячи метров, и чувствуешь ее при каждой попытке поймать открытым ртом почти лишенный кислорода воздух. Здесь нельзя делать резких движений и быстрых шагов. В первые часы я передвигался по кишлаку как заторможенный, отворачиваясь от пронизывающего ветра и останавливаясь перевести дух через каждые три-четыре коротких шага. Когда, распрощавшись с водителем, я дошел наконец до проходной российского погранотряда, у меня было только желание прислониться к стене и по ней сползти на пол, пасть ниц как можно ниже, чтобы сделать облегчающий тело глубокий вдох. Как я раньше не понимал эту радость — ничем не стесненное дыхание?

Полковник Решетников из кадровых российских офицеров, привыкших безропотно и честно служить отечеству, где прикажут. Неприхотливостью в быту, верностью долгу, хлебосольством и личной храбростью они напоминают лучших из русского офицерства, какими мы их себе представляем по Лермонтову и Толстому. Вверенный ему отряд с заставами и постами вдоль таджикско-китайской границы чаще других обнаруживает наркотики из Хорога. Говорят, его солдаты не дрогнули даже в тот момент, когда бадахшанские наркодельцы подбросили им отрубленную голову несговорчивого командира поста.

— Это легенда! — успокаивает полковник, но не слишком уверенно.

Пограничники — единственная реальная в районе власть, способная противостоять транзиту наркотиков. Местные органы милиции и национальной безопасности малочисленны, у них недостаточно транспорта, вооружены, по их собственным словам, только для вида, чтобы пугать. Нет боеприпасов, давно износилось штатное обмундирование (милиционеры ходят в гражданском), все люди в кишлаке знают, кто и где припрятывает наркотики, но разоблачать не смеют. И не только потому, что многие представители власти и наркоторговцы в родстве или связаны иными крепкими узами. Пограничники отслужат свой срок и вернутся на родину, а у этих другого дома нет. Наркотиками торгуют на базаре, у заправочной станции, возле саманных жилищ; мальчишки десяти-одиннадиати лет, поглядывая, нет ли поблизости российских офицеров, почти открыто предлагают расфасованный в пакетиках опиум. При мне к водителю «уазика» подошли трое молодых мургабцев. «Товар надо?» — «А сколько у тебя?» — «Могу восемь килограммов…»

В давние времена мургабские старики курили опиум, который доставляли сюда вместе с мукой, ячменем, овощами на лошадях и верблюдах с маковых плантаций Чуйской долины, с северных мест. Аксакалы плотно закрывали двери и окна от любознательных детских глаз и при свете лампады, сидя на корточках, расслаблялись, втягивая через длинный носик кувшинообразного сосуда опийный дымок и передавая сосуд по кругу. Они курили до тех пор, пока всех, даже самых мрачных, не распирал дикий приступ беспричинного хохота. В шестидесятые — восьмидесятые годы об этих забавах стариков уже почти никто не слышал, но с распадом Советского Союза, в начале девяностых, когда пограничники в Хороге какое-то время не знали, что и от кого охранять, наркотики повалили по тракту, Мургаб оказался в центре транзита, и наркотики, как с поворотом магнита, пошли в обратном направлении — с юга на север.

Хотя Мургабский район входит в состав Таджикистана, основное население здесь — потомки кыргызских кочевников, когда-то покинувших Ферганскую долину в надежде пробраться в Китай, но так и не добравшихся до него. Земля обнадеживала, но, только поставив юрты и осмотревшись, люди обнаружили, что вокруг нет никакой растительности выше колен. «Hyp кап» или «Мур кап», то есть «тень от солнца», назвали они безжизненное место, где только юрты давали от солнца тень. Сегодня в кишлаке больше шестнадцати тысяч жителей.

Десять месяцев в году отапливают глиняные жилища привозимым за четыреста километров из Оша углем. Пригибаясь под ветрами, ходят с ведрами до ближайшей колонки с водой и кормятся, наравне с бадахшанскими исмаилитами, продуктами, которые к ним завозят по велению их как бы приемного духовного отца Ага-Хана IV.

В районной администрации висит схема строительства железной дороги от Мургаба, почти от кишлака, к перевалу Кульма, в сторону китайских городов Таш-Кургана и Урумчи с выходом на Каракорумское шоссе. Шоссе через Пакистан спускается к Индийскому океану. Для сотрудников местной власти, уроженцев кишлака, это предмет гордости. Их кишлак получает выход к морю. Рельсовый путь разбудит производительные силы, ускорит движение капиталов, но с тревогой думаешь о том, достанет ли сил мургабцам и помогающим им российским пограничникам (если они останутся в местах нынешней дислокации) противостоять неизбежному контрабандному продвижению по новому шоссе чистого героина. В обратном направлении в сторону Афганистана и Пакистана можно ожидать нелегальную перевозку китайских химикатов .

И когда в Мургаб приходит из Оша, Бишкека, Москвы или другого города телеграмма такого примерно содержания: «Везу орехи для твоих детей…» — даже в районном узле связи знают, что товар в пункте назначения. Земляк возвратится домой не с пустыми руками.

«Ошский узел» — называется Международный антинаркотический проект ООН по контролю за наркоситуацией в Средней Азии (Таджикистан, Кыргызстан, Узбекистан). Мне известно о нем по рассказам полковника милиции Александра Зеличенко. Могучий бритоголовый человек, он прошел дороги и тропы трех соседствующих республик, расположенных вблизи Афганистана и Пакистана и оказавшихся в эпицентре наркотического взрыва начала девяностых годов. Тогда впервые на кыргызской земле обнаружили и конфисковали пять килограммов афганского опия, а вскоре и первые триста граммов героина. Объемы конфискаций наркотиков возрастали в геометрической прогрессии, счет пошел на десятки и сотни килограммов. Наркотики предназначались для транзита за рубеж, но с 1998 года заметили стремление наркодельцов сделать опий, и особенно героин, массовым товаром на внутренних рынках. В республике стало расти число больных, зависимых от героина, это было видно и по контингенту наших пациентов.

Александр Зеличенко в свое время возглавлял Службу по борьбе с наркобизнесом Министерства внутренних дел Кыргызстана. По его наблюдениям, наркотики из района афгано-пакистано-иранской границы попадали в Иран, оттуда в Турцию и дальше морем в Европу. Но с начала восьмидесятых годов по рекомендации ООН и в целях защиты здоровья нации исламская Республика Иран ужесточила антинаркотическое законодательство, возвела на границах оборонительные сооружения, объявила контрабанде наркотиков джихад. К борьбе с ввозом наркотиков привлекли специальную Исламскую национальную гвардию. Тогда международная наркомафия освоила другой маршрут — через республики Центральной Азии в Россию, оттуда в регион Балтии, в страны Европы. Этому благоприятствовал последовавший за развалом СССР распад единой пограничной службы, когда-то охранявшей его внешние государственные границы. Ситуация на границах вышла из-под контроля властей, внутренние же границы между некогда союзными, а теперь суверенными республиками еще долго оставались прозрачными.

Жители Центральной Азии, многие из них, традиционно курившие гашиш, в новой ситуации стали переходить к внутривенным инъекциям опия и героина, по преимуществу афганского происхождения. Среди потребителей наркотиков преобладают безработные и незанятая молодежь в возрасте от тринадцати до двадцати двух лет. В наркобизнес стали широко вовлекать женщин: им можно было меньше платить, их реже подвергают арестам (особенно многодетных), у них больше опасений за судьбу своей семьи, а потому они редко выдают тех, кто втянул их в незаконный промысел. В некоторых местностях женщины составляют до сорока процентов от общего числа задержанных наркокурьеров.

Наркобизнес в Средней Азии все откровеннее контролируется организованными преступными группировками, параллельно занятыми торговлей оружием, взрывчатыми веществами. У продавцов наркотиков при осмотре изымают боевые гранаты, автоматы Калашникова, фальшивые денежные знаки.

В один из приездов в Ош мне повезло застать Александра Зеличенко в городе. Он вернулся из поездки по области и был полон новых наблюдений. Наркодельцы стали объявляться в отдаленных селениях, ища молодых мужчин, оставшихся без работы и готовых взяться за любое дело. Им предлагают отправиться на заработки за пределы республики, суля хорошую оплату труда и соглашаясь сразу же выдать его семье в качестве аванса продукты питания. Кто устоит?

Завербованных таким образом вывозят в соседние государства, передают наркодельцам как залог за крупную партию героина. Пока героин не будет продан и хозяин не получит деньги, заложник остается у него на положении раба, выполняет тяжелую работу.

Александр Зеличенко — один из разработчиков «Ошского узла», первого в Центральной Азии проекта, направленного на укрепление в регионе силовых антинаркотических структур и развитие приграничного взаимодействия. Международный проект одобрен правительствами Узбекистана, Кыргызстана, Таджикистана. Сюда направляют транспорт, новейшие средства связи, полицейское и таможенное оборудование. Персонал силовых структур региона перенимает мировой опыт борьбы с наркоторговлей .

Когда машина ныряет вниз и облака остаются над головой, взору открываются картины горного царства. Пейзаж — как во времена сотворения мира. Мы останавливаемся у новых шлагбаумов. Пограничники в касках вновь проверяют документы, досматривают машину, личные веши. Машины с номерами местных властей проходят беспрепятственно. Мне рассказывали, как на одной из таких машин по тракту вывезли сорок килограммов героина. Пару месяцев спустя порошок был обнаружен на рынках Новосибирска.

Самый серьезный досмотр будет на 540-м километре, на посту Сары-Таш (Алайский район Ошской области). Трое-четверо пограничников примутся разглядывать бензобак, карданный вал, радиатор — нет ли следов спайки. Ищут следы разбортирования колес. Контрабандисты помещают наркотики в автомобильные камеры, вшивают в сиденья, опускают в целлофановых мешках в потайной люк в бензобаке, даже на днища заполненных горючим автоцистерн. Пограничники надевают защитную одежду, спускаются в цистерны, стоя по грудь в бензине, шарят руками по дну. Однажды, рассказывали мне, подозрение вызвали борта грузовика. Доски как доски, с такою же облезлой краской, как все другие, но, может быть, самую малость толще обычных. Их простукивали, опускали и поднимали — ничего… Когда пограничник с размаху проткнул борт заточкой, посыпался белый порошок. В выпиленных пазах было двенадцать килограммов опия и восемьсот пятьдесят граммов героина.

Обычный ответ водителя: «Два дня назад взял машину у напарника. Представления не имею, что у нее в бортах или где еще».

Пограничникам помогают собаки, натасканные на наркотики. Обычно они хорошо работают три-четыре года. Но не на Памире. На высоте, когда трудно дышать, собаки долго не выдерживают, нанюхиваются, тупеют, сами как бы становятся наркоманами.

Мы присели с пограничниками на корточки возле шлагбаума и разговорились. Обнаруживать удается разную по весу контрабанду, от граммов до двух-трех сотен килограммов. Иногда среди задержанных оказываются люди весьма высокого по здешним меркам положения. Однажды пассажиром машины со спрятанным наркотиком оказался начальник контрразведки одного из оппозиционных воинских формирований. Обиднее всего для пограничников случаи, когда задержанные ими с «товаром» контрабандисты, переданные местным властям, несколько дней спустя по той же дороге возвращаются к себе в Ош или в Хорог как ни в чем не бывало.

У пограничников крепкие нервы, но даже они временами не выдерживают угроз. Незадачливый наркоперевозчик, передаваемый вызванной милиции, непременно скажет напоследок задержавшим его: «В отпуск ты больше не поедешь. Тебя увезут!»

Что же начинаешь понимать в конце пути?

С конца восьмидесятых годов Памирский тракт остается оживленным каналом переброски опиатов из наркосеющего афгано-пакистанского аграрного комплекса через Центральную Азию в Европу. Распад Советского Союза, выход его бывших республик на мировые рынки, признание доллара расчетной валютой стимулируют наркобизнес, быстро освоивший запущенную было межгосударственную горную дорогу.

Войны, революции, потрясения в неспокойном регионе затрудняют объединение стран, оказавшихся жертвами, практически исключают эффективный совместный контроль за перевозками по тракту и сбытом наркотических веществ. Пока обстановка в этой части материка остается нестабильной, у шлагбаумов будут нести службу забытые властями люди, живущие, как на острове, и готовые за ведро бензина и буханку хлеба пропустить кого угодно и с чем угодно.

Местные жители, испытывая одновременное давление с трех сторон (преступного мира, правоохранительных органов, своих семей, требующих сносного содержания), вынуждены делать выбор в пользу преступного мира, дающего какую-то работу и даже возможность делиться доходами с теми, тоже бедствующими, кто по замыслу властей должен их препроваживать в тюрьму. Незаконный провоз наркотиков оказывается выгодным всем сторонам. Не думаю, что с наркоперевозками удастся покончить прежде, чем будут созданы условия, при которых населению станет выгоднее заниматься другим делом .

На исходе вторых суток въезжаю в ночной Ош.

Здесь расскажут, как после шестнадцати проверок на трассе в город каждый день все-таки попадает до ста килограммов наркотиков. Отсюда машины идут на Казахстан и дальше — по дорогам Урала, Сибири, Дальнего Востока. Из Ошского аэропорта можно через Бишкек лететь в Москву — рейсы восточных направлений принимает аэропорт Домодедово.

В Домодедове, говорил мне командир одной заставы, он сам видел, как из самолета спустился по трапу мужик с чемоданчиком, прошел погранконтроль и таможню, на выходе из аэровокзала встретился с поджидавшим его другим мужиком. Они обменялись чемоданчиками, и первый вернулся к стойке оформлять билет на обратный рейс.