Проша
— Ох справный молодец, справный, — хлопотал по кухне Прохор.
— Это ты про себя? – удивилась я.
— Нет, я хозяйственный, а вот он справный, да семи пядей во лбу, да и собой пригож. Не так ли? – хитро посмотрел так на меня.
— Так ли, так ли. Прохор, вот я по твоему наущению попыталась у него аккуратно спросить, но ничегошеньки не вышло, — рассердилась я.
— Ох ты, матушки! Да точно ли так? В лоб вопрошает, а потом вся в удивлении? – всплеснул он руками.
— М-м-м, Прохор! Ну, с языка сорвалось, не надо этого было спрашивать. – Действительно куда уж прямее. Я сжалась на стуле.
— Ох, Катеринушка. Вот тебе молока кружка, с медом. Пей и спать-почивать. Утро вечера мудренее. — Сердито сунул мне кружку в руки и был таков, в сизом мареве.
Отпивая потихоньку молоко, я ругала себя последними словами. Ну, вот зачем я его так спросила, прав Прохор, действительно – в лоб. Себя бы представила на его месте, злорадно подумала я. Тебе бы приятно было? Наглая ты девица, однако, Екатерина Любавина, горько подумала я про себя. И тут же мне ужасно стало жалко и Андрея и себя, и даже Прохора. Сидела и ревела, допивая молоко, заботливо преподнесенное Прошей, потом завернулась на кровати в одеяло с головой и заснула.
Снился мне дремучий лес, солнце где-то рядом, жарко, но за этим буреломом не видно его. Странно, подумалось мне, в лесу и жарко? А где же прохлада лесная? Я лезла сквозь поломанные ветки, они меня хватали за ноги и за руки. Я чувствовала, что и одежда на мне трещит по швам, но я упорно лезла на малюсенький просвет среди деревьев. Когда, казалось, вот-вот я его достигну и выйду на полянку, с мягкой зеленой травой – сон оборвался…
Я выбралась из-под одеяла, протерла глаза, открыла их. На краешке кровати сидел Прохор, поджав по себя ноги и что-то напевал под нос.
— Привет.
— С добрым утречком! – встрепенулся он.
— Ты сторожишь меня что ли? – голос мой был еще хриплым со сна.
— Оберегаю.
— Было б от кого? – вспомнились вчерашние горькие мысли.
— Ты, хозяюшка, поменьше по чаще лазай, целее будешь, — сердито проговорил он. От этой его фразы я мгновенно проснулась, захлопав глазами.
— Прохор! Ты что мой сон видел?
— А то как же, — ехидно произнес он, — куды тебя понесло-то, а?
— Так…, — не поняла я, — что значит понесло? Это же сон!
— Тебе надобно было кружку молока испить и со светлой головушкой почивать, говорил же я, утро вечера мудренее. А ты чего удумала? Таперича будет квелая ходить…
— Ну, знаешь! – отшвырнула одеяло от себя и громко топая направилась в ванную, в след же мне неслось его бормотание.
— Ну, водою-то омоется, да может, и мысли в головушке уложатся.
Я развернулась у двери в ванную топнула ногой и погрозила ему кулаком, на что тут же получила в ответ:
— Иди, срамница, неча тут телеса свои белые обнажать, я ж хоть и оберегатель, но как есть, мужчина.
Ох ты, елки-палки! Я метнулась в ванную и закрыла дверь на замок. Вот же! Даже от злости и не подумала, что стою перед ним в легкомысленной, так называемой пижамке, поскольку, что она там могла особо прикрыть – непонятно. Встала под душ. Ох, как хорошо, вода прохладная и вправду освежала и смывала все дурные мысли.
Прохор встретил накрытым столом с кашей, плюшками и горячим кофе. Удивил:
— Проша, каша, плюшки – это по-русски, а кофе-то как тут оказался? – улыбнулась я.
— Хо! Катеринушка, так кофей почитай с семнадцатого веку попивают. Правда, поначалу-то только особые персоны потребляли, но опосля Великий-то всех приучил, — удивленно и наставительно проговорил он, будто это само собой разумеющееся событие.
— Петр Первый? – глупо спросила я.
— Катеринушка, но кто ж еще-то окромя его?
— Ты еще скажи, что лично его знал, — позлорадствовала я.
— Лично не знавал, а вот матушку привечал, ох как она любила-то его, одна-то и могла его утихомирить, на своей груди в сон его ввергала…, — мечтательно проговорил Прохор.
Я сидела, распахнув глаза и открыв рот.
— Катеринушка, ты чегой-то? – спохватился он.
— Т-так… то есть, т-ты серьезно? – еле выговорила я, глядя на него распахнутыми глазами.
— А то как же? – возмутился он праведно.
— Почему тогда я? Что я царица что ли? – в голове у меня прямо шум нарастал какой-то.
— Хозяюшка, ты моя распрекрасная, — вкрадчивым голосом начал Прохор, — неужто не смекнула?
Я отрицательно помотала головой. Он вздохнул и сочувствующе посмотрел на меня:
— Величали-то ее как, помнишь?
— К-катерина…
— Во! Подишь ты, вспомнила! – радостно произнес он. Я с недоверием смотрела на него. А он чуть в ладоши не хлопал.
— Царицы ни при чем, как я понимаю? – недоумевающе уточнила я.
— Ни на полушку! – опять радостно вскрикнул он.
— Что, что?
— Нисколечко, говорю, — пояснил он, — имя только надобно.
— Вот как.
— Катеринушка, ты кашу-то кушай, а то выстынет вся, — ласково посоветовал Прохор.