Проша
В моей жизни наступило равновесие. Работа плыла своим чередом. Родители в порядке, братья с женами тоже. Свидания с Павлом переросли в нечто большее. Прохор не появлялся.
Единственное, что меня несколько настораживало, это то, что на каждую нашу встречу, Павел приходил навеселе. Он не мог обойтись без этого, хотя бы бутылка пива, пара-тройка бокалов вина, или коньяка, или несколько рюмочек водки.
— Пашка, ты не можешь хоть один раз приехать трезвым? – ворчала я.
— Меня это бодрит, — весело отвечал он.
— А меня раздражает. Давай заканчивай эти возлияния, — в тон ему проговорила я.
— Да ладно тебе. Не цепляйся, — отмахнулся он.
Что называется курочка по зернышку, Пашка не останавливался и эти его зернышки превратились во вполне ощутимые колосья. После очередного визита, когда он пришел, точнее еле приполз ко мне, естественно мне ничего не оставалось, как дотащить его совсем не тщедушное тело до кровати и бросить там.
И вот сижу на кухне, попиваю чаек, из комнаты богатырский храп, думаю. Встала, чтобы еще подогреть чайник для второй кружки, развернулась и встретилась с невинными глазами:
— Катеринушка, медку в чаек, вку-у-усно.
— А поздороваться? – буркнула я.
Он соскочил со стула, поклонился в пояс:
— Доброго тебе здравия, свет Екатерина.
— Ну… уж так-то зачем, — смутилась я, — и тебе того же.
— Спасибо, хозяюшка, – забрался обратно на стул.
— Проша, а ты поучать пришел или уже отваживать?
— Уже, милая, уже. Пора, сама видишь, — вздохнул горестно так.
Я прислушалась, звуки из комнаты изменились, наверное, на бок повернулся. Правда, потом опять раздался храп.
— Ты прав, пожалуй, — грустно сказала я. Закипел чайник. – Чай будешь?
— Не откажусь. А чего же ты не печешь ничего? – поинтересовался он, надкусывая баранку и оглядывая её придирчиво.
— Я в магазине покупаю, — буркнула я.
— Охохонюшки, ну чего там в лабазе-то намешают? Ты знаешь про то? – взмахнул он этой самой баранкой.
— Проша! Ты вроде по женихам? – ехидно спросила я.
— Так я и пекарь и кашевар неплохой, хочешь научу? – хитро посмотрел из-под опущенных ресниц.
— Ха! Ты серьезно что ли? Он меня будет учить готовить, — я расхохоталась, даже слезы на глазах выступили.
— Отсмеялась? А таперича, давай бублики спечем, а?
— Ты и мертвого уговоришь. Ну, давай, бублики, — вздохнув, согласилась я.
Оказалось, что Прохор и в самом деле классный пекарь. Бублики получились восхитительные. По ходу замеса, столько ценных рекомендаций от него получила, не ожидала даже.
Когда по квартире распространился восхитительный дух выпечки, Паша наконец-то очнулся и выполз в кухню.
— О! – еле проговорил он, — вкусно. А водички дашь? Горло пересохло…
Голос с хрипотцой тут же ехидно заметил:
— А в мозгах у него не пересохло?
-Тш-ш, — шикнула я на Прошу, а Павлу дала стакан воды и молчала, пока он не допил до конца, — полегчало?
— Ты меня спасла, — пытался шутить он.
— Павел, это последний раз, — как можно строже произнесла я.
— Конечно последний, я больше так не буду, — поднял абсолютно невинные глаза. Ну, уж нет, подумала я, не поведусь теперь на его слова, да и глаза тоже. Что ни говори, симпатичный он парень, но до чего же бесхарактерный, вот же ж… Да и вообще что за детский сад какой-то! Больше не буду! — Павел, ты не понял. Я не хочу больше это терпеть. Ты достал меня своим пьянством, так понятно? – жестко сказала я.
— Катюш, ну, я все понимаю. Просто мне так легче. Но если… Нет. Давай все сначала? – заморгал ресницами.
Из угла раздался голосок:
— Так оно это начало и есть. Выметайся и катись колобом, лиха беда начало.
Пришлось повторить за моим персональным охранителем.
— Кать?! – изумился Павел.
— А коли сам не пойдешь, так могу и подсобить, — пришлось снова повторить за Прошей.
— Катя, ты чего? – Пашка очумелыми глазами смотрел на меня.
— Пьяниц в доме не терпим, изрядное горячительное душу и голову иссушает, оттого и оказии разные нехорошие происходят, то нам ведомо. Так что иди пока, подобру-поздорову. А упираться будешь…, — надвинулась я на Пашу, упираясь кулаками в бока, причем в одной руке у меня почему-то оказалась увесистая скалка, еще прабабушкина, между прочим.
Пашка все еще глядя на меня сумасшедшими глазами и внезапно пробежавшей судорогой по лицу, кинулся к двери, никак не мог открыть, а я все стояла на пороге кухни в угрожающей позе со скалкой. Наконец, открыл и рванул по лестнице, не дожидаясь лифта.
— Прохор! Зачем ты так делаешь? Я и сама могла его выставить! – возопила я, поворачиваясь в кухню и потрясая скалкой, — а это зачем ты мне дал?
— Так оно наилучшее оборонное бабье орудие, — невинно хлопая лазоревыми глазками, сказал он.
— Я тебе щас, покажу, бабье! – замахнулась я.
Он мгновенно исчез со стула, только дымка сизая над сиденьем. И из другого угла, за моей спиной раздался примирительный голосок с хрипотцой:
— Ну, девичье, девичье. Уговорила.
— Тьфу!