Героиновые лабиринты Нью-Йорка

Недавно Питер с женой побывали в Армении. Демократические перемены обрадовали их, но огорчили нищие на улицах, беспризорные дети, перебои с электричеством и водой.

Симон Рэйкер, навещая дальнюю родню, тоже бывал в Москве. Правда, в коротких поездках. В офисе прокурора у него много работы. Он и его коллеги (полиция Нью-Йорка и агенты OSN) используют два главных способа задержания торговцев наркотиками. Способ «Бай энд Баст» («Покупка и Накидка») — когда полицейский, одетый, например, под хиппи, небритый, неопрятный, шляется по улицам, ищет, чтобы кто-то продал ему наркотик. Он расплачивается деньгами, помеченными в полицейском участке. Когда торговец уходит, «наркоман» передает по рации его приметы и направление движения. На соседней улице того забирают. Минут через пять «наркоман» (полицейский) проезжает мимо на машине — удостовериться, что взяли наркоторговца, а не случайного прохожего. В суде в качестве доказательства будут фигурировать помеченные деньги.

Способ «Обсервейшн» («Наблюдение») сложнее: в районах активной наркоторговли полицейские взбираются на крышу здания или таятся за заборами, следя за жизнью улицы в бинокль. Американские законы строги не только к преступнику, но и к полицейскому: чтобы задержать — да что там задержать — чтобы остановить кого-либо, он должен иметь доказательства вины. Надо видеть передачу денег или хотя бы упаковку, в какой обычно продают наркотики. Тогда можно информировать свою команду, которая задержит покупателя; если у него действительно находят наркотик, заберут торговца.

За последние тридцать лет ситуация в Нью-Йорке сильно изменилась. Появился крэк, к нему быстро привыкают.

— Все знают, что я глубокий старик, потому что помню годы, когда вообще не было крэка, — смеется Питер.

В его времена стал популярным и фрибейз, который наркоманы получают, нагревая чистый кокаин, освобождая психоактивное вещество от солей. Экспериментаторы смешивают порошок кокаина с бикарбонатом натрия и эфиром. Курение этой смеси (фрибейзинг) взнуздывает центральную нервную систему. Однако повышенная возбудимость сменяется резким упадком сил, чувством тревоги и усталости. Приходит ощущение, будто от душевной тяжести можно избавиться, снова затянувшись смесью. Процесс приготовления вещества приобщает к особой наркотической «субкультуре». Ее носители наделены чувством превосходства — не только из-за того, что могут вызвать необходимые им ощущения быстрее, чем позволяют другие наркотики, но из убежденности, что фрибейзинг обеспечивает самое полное самопознание личности. По расспросам больных и по моим наблюдениям, мужчины употребляют смеси вдвое чаще, чем женщины. Почему — существует много догадок, но ни одну из них убедительной не назовешь.

Крэк и фрибейз — одни из самых сильных и неотвязных пристрастий в среде наркоманов. Нью-йоркские медики долго не могли объяснить, почему именно эти вещества сопутствуют распространению ВИЧ-инфекции. Ведь их только курят. Оказалось, среди женщин, склонных к беспорядочным сексуальным отношениям, больше всего потребительниц этих веществ.

— Десять лет назад после трагического случая, который стал уроком для полиции Нью-Йорка, изменился наш подход к преследованию за крэк, — говорит Питер.

В городе шел судебный процесс над большой группой продавцов и курильщиков крэка. Со стороны обвинения был важный свидетель. Его нужно было постоянно охранять; круглыми сутками у его дома дежурили полицейские машины. Однажды ночью сидевший за рулем молодой полицейский вздремнул. Кто-то подкрался к машине и выстрелил ему в голову. Нью-Йорк переполошился. Выходило, не власти, а наркомафия контролирует ситуацию. Полиция была уязвлена. Она разработала ответную тактику, опробованную для начала в квартале убийства, а затем в других беспокойных кварталах. Улицы наводняли полицейские в штатском — мужчины и женщины. В некоторых бойких местах их было не меньше, чем жителей. Они выступали продавцами и покупателями наркотиков, отлавливая всех причастных к подпольной торговле. Во дворах улиц наготове стояли крытые полицейские машины. Очень быстро квартал был полностью очищен от наркоторговцев, но при этом случилось непредвиденное: часть их разошлась по квартирам, налаживая торговлю там, другие перешли в соседний квартал, затем еще дальше… Хорошо спланированная операция превратила Нью-Йорк в город трудноуловимых кочующих наркоторговцев.

У Питера и его коллег зреет новая стратегия; предполагается использовать информацию, получаемую от задержанных торговцев в обмен на обещание более снисходительного к ним приговора суда. Вариант, психологически нелегкий: при задержании торговца каждый раз возникает соблазн использовать его как источник информации, тем самым смягчая наказание. Перед полицией встает вопрос морального свойства: кто на нас работает и чего мы добиваемся?

Иду по Манхэттену.

На Двадцать шестой стрит размахивает руками рыжий бородатый человек в очках, на голове шутовской колпак, свободно ниспадающая одежда сшита из сизалевого мешка. На груди крупно масляной краской, чтобы видно было издалека, нарисован зеленый лист конопли и ниже подпись: «Марихуана». Люди обходят странного человека, как экзотический островок в море. Я подошел к нему. Тридцатилетний ходок с Западного побережья Америки. Попутными машинами и мотоциклами, он штат за штатом, задерживаясь в больших городах, пересек весь материк. Говорит, его странствие — способ протеста против кустарно выращиваемой конопли, выделяющей смолу со слабыми наркотическими свойствами («беспонтовой», сказали бы у нас в Кыргызстане). Он пропагандист лучших сортов: калифорнийских, техасских, оклахомских… Бородатый защитник марихуаны машет рукой полицейскому на перекрестке — тот улыбается в ответ.

Это тоже Нью-Йорк.

Ронду Фердинанд, красивую темнокожую американку с плетеным медным браслетом на запястье, знает едва ли не весь криминальный Нью-Йорк. Она — адвокат при офисе окружного прокурора, ведущая дела тех преступников, кто употребляет наркотики, но слава пришла к ней не в связи с ее разбирательством запутанных историй. В 1992 году Ронда обратила внимание на закономерность: торговцы наркотиками (обычно они же потребители), отсидев назначенный судом срок, вновь оказываются в заключении, иногда в той же самой камере. Американские тюрьмы постоянно переполнены. Между тем годовое содержание осужденного (пятьдесят тысяч долларов) — выше стоимости обучения в самом престижном университете (сорок тысяч). Говорят, финансовый департамент конгресса США предлагает судам направлять преступников не в тюрьму, а в Гарвард.

Идея найти альтернативу тюрьме давно носилась в воздухе, но только Ронда Фердинанд и ее коллеги взялись ее осуществить. Они предложили программу «Лечение наркомании как альтернатива тюремному заключению». Сначала как эксперимент для арестованных за торговлю наркотиками женщин-матерей, беременных, кормильцев семьи. Если эти люди занимались продажей запрещенных препаратов из необходимости покупать наркотики себе и большой угрозы обществу не представляли, им разрешалось, получив срок, оставаться дома — проходить курс лечения и социально-психическую реабилитацию. К участию в программе допускались только жители Нью-Йорка, имеющие на руках приговор (по делу, связанному с наркотиками), сами употреблявшие наркотики, но не замеченные в насилии — убийствах, разбоях, хулиганствах и др.

Первую группу осужденных женщин направили в больницу. Такого еще не бывало! Это потрясло самих женщин и их окружение. Но еще больше возникло пересудов спустя двенадцать — пятнадцать месяцев, когда почти все осужденные завершили социально-психическую реабилитацию, поправили здоровье, а инициаторы программы помогли им найти работу, изменить жизнь. Ронда и ее сотрудники добились, кажется, главного — женщины оставались способными рожать здоровых детей, не страдающих наркотической зависимостью. За пять лет семьдесят семь процентов участниц программы возвращены к нормальной жизни .

Идя на встречу с Рондой Фердинанд, я искал материалы по этой проблеме, рассчитывая почерпнуть вопросы, но журнальные публикации о судьбах спасенных людей, завораживая результатами эксперимента, ничего не говорили о механизмах, как будто всем рассказанным историям полагалось иметь лишь печальное начало и оптимистичный конец. Я подумал было, что в офисе окружного прокурора о чем-то умалчивают, оберегая свое ноу-хау. Но, переступив порог кабинета и увидев за столом хозяйку, я понял, что мои опасения напрасны.

Ронда Фердинанд как будто сошла с гаитянских полотен Гогена. Встретив ее на улице, не подумаешь, что эта грациозная женщина общается с преступниками и наркоманами и от ее решения зависят многие судьбы.

Сотрудники Ронды просят работающих в тюрьмах офицеров полиции собрать сведения об осужденных, которые позволяют полнее представить их личности. Хотя лечение одного человека обходится на двадцать тысяч долларов дешевле, чем отбытие наказания в тюрьме, все же расходы немалые, и государство вправе иметь информацию о каждом, кого отдел рекомендует для альтернативных программ. Если в семье осужденного никто не принимает наркотики и семья готова помочь несчастному, он может проходить программу, находясь в родном кругу. Если же члены семьи сами наркоманы или привлекались к уголовной ответственности, осужденный проходит программу, живя в специально отведенном доме.

Альтернативные программы составлены отдельно для старших школьников, для молодых людей от восемнадцати до двадцати четырех лет. Для них предусмотрено половое воспитание, завершение учебы (получение диплома о среднем образовании, подготовка на уровне колледжа или профессиональная подготовка, после которой они получают специальность). Особая программа для мужчин и женщин, не имеющих детей. И — для больных СПИДом, которых госпитализируют в медицинский приют или хоспис; там они бесплатно живут и получают лечение. За участниками программы на все время лечения сохраняются их рабочие места .

Среди наркоманов, привлеченных к альтернативной программе — банкиры, школьные учителя, полицейские, дипломаты, в том числе зарубежные. Одна богатая дама, хроническая наркоманка, приезжала в суд на роскошном серебристом «БМВ».

Как выглядит отбор на практике?

На столах Ронды горы уголовных дел. Отбираются истории, отвечающие условиям программы. Из семи тысяч таких — процентов десять. Осужденным предлагают письменно попросить об отсрочке исполнения наказания. В присутствии своего адвоката они подписывают контракт с полицией, судом, органами юстиции. Контракты у всех разные, но есть общие требования:

— ты обязуешься по месту жительства проходить лечение и посещать образовательную программу. Для взрослого программа считается завершенной, если за время отсрочки приговора он устроился работать на полный рабочий день;

— ты полностью признаешь свою вину в совершении преступления и не будешь ее оспаривать. Если ты прервал программу или лечение не дает результата, возвращаешься в тюрьму и по приговору суда получишь срок;

— ты соглашаешься давать любую конфиденциальную информацию о своем здоровье адвокату и тем, кто будет оценивать твои успехи в лечении; ты согласен с предоставлением заинтересованным сторонам (суду, офису прокурора по особым наркотикам, Управлению по надзору за условно освобожденными) информации о твоем физическом состоянии, в том числе результатах периодического анализа мочи, характере и развитии любых медицинских или психических проблем или каких-либо других обстоятельств, которые могут негативно отразиться на лечении;

— ты сознательно отказываешься от прав, данных тебе Кодексом федерального регулирования, предусматривающим конфиденциальность твоего алкогольного и наркотического пристрастия. И от прав, предусмотренных Законом о психической гигиене города Нью-Йорка, ограничивающим возможности каких-либо ведомств обладать информацией о твоих болезнях или процессе лечения. Ты согласен, что это соглашение между тобой и медицинским персоналом программы может быть приоритетным над Гражданским процессуальным кодексом Нью-Йорка и другими законоположениями;

— если твоя программа лечения окажется по каким-либо причинам безуспешной или будут каким-либо образом нарушены условия твоего освобождения, все заинтересованные стороны будут проинформированы о причинах неудачного лечения и всех обстоятельствах дела;

— если после прохождения программы ты снова попался на продаже наркотиков, независимо от прежней вины ты получишь от четырех до девяти лет заключения;

— если ты закончил программу и с тех пор не нарушаешь закон, прежнее правонарушение будет считаться аннулированным.

А вот причины для отказа в просьбе стать участником программы:

— если ты еще не осужден;

— имеешь несколько судимостей;

— совершал преступления, связанные с насилием, или сопротивлялся аресту;

— находишься в розыске или ведется прослушивание твоих телефонных разговоров;

— состоишь на учете в ФБР;

— уклоняешься от предоставленной временной работы;

— являешься злостным нарушителем общественного порядка.

Через руки Ронды в год проходит до тысячи дел; нелегко бывает выяснить, на самом ли деле человек употреблял наркотики (это одно из условий альтернативного наказания) или он симулирует наркоманию в надежде избежать тюрьмы. Казалось бы, чего проще — возьмите анализы. Но по американским законам, если человек осужден, но еще не подписал контракт на участие в программе, никто не вправе его тестировать на наркотики.

— Что для вас критерий успеха? — спрашиваю Ронду.

— Два года полного воздержания от наркотиков и ни одного привлечения к суду. Большинство наших пациентов прежде имели проблемы с законом не реже одного раза в месяц.

— С какой группой работать труднее всего?

— С подростками… Обычно это дети наркоманов или ожесточенных жизнью людей, срывающих на детях свою неустроенность. Такие подростки агрессивны и ни во что не верят.

Прощаясь с офисом окружного прокурора по особым наркотикам, я прячу в портфель кипу переснятых для меня ксерокопий типовых бланков, расписок, соглашений, памяток. Они подготовлены Рондой и переданы мне в надежде, что, возможно, пригодятся тем в российских и кыргызских структурах, кто решится изменить подход к больным наркоманией, совершающим преступление, и уверует в свою миссию лечить, а не карать. С тех пор, в каких бы милицейских инстанциях я ни бывал, размноженные копии материалов всегда при мне, я раздаю их, говорю об американском опыте. Но нашему обществу, как видно, надобно время, долгое время, чтобы наркоманы стали для нас, как для Ронды Фердинанд, — больными людьми.

В Бруклине я разыскал Феликса (буду звать его так) — когда-то пациента нашей клиники в Бишкеке, сына известных российских музыкантов, в конце семидесятых эмигрировавших в США. Мать была популярной московской певицей, отец играл на тромбоне в оркестре чуть ли не Большого театра. Они оба любили бывать с друзьями в ресторанах, но со временем отца потянуло пить в одиночестве, и эту привычку он сохранил и в эмиграции. Я помню, Феликс рассказывал: ему было одиннадцать лет, когда отец взял его с собой навестить старшего сына, брата Феликса, не предупредив того о визите. Мальчик увидел нищенскую комнату, смятую постель, на которой валялся его брат с искаженным лицом и безумными глазами. На столике — белые таблетки, стеклянная трубочка, лезвие бритвы. «Что это?» — спросил мальчик. «Ничего, ничего!» — бормотал отец, суетливо все сгребая и пряча в ящик стола. «У меня эта картина осталась в памяти на всю жизнь», — говорил Феликс.

Надо сказать, что американские школьники неприязненно относились к сверстникам из тогдашней советской эмиграции. Феликс чувствовал себя в классе одиноким и гонимым. Не лучше была атмосфера в семье: мать не могла найти работу, отец с трудом устроился таксистом. Сын оставался единственным, на ком можно было сорвать натянутые до предела нервы. И когда однажды его одноклассники, собравшись выкурить по кругу сигарету с «травкой», поманили Феликса, он был им благодарен.

Семья жила в маленькой квартире кирпичного дома, населенного бедными эмигрантами и разного рода опустившимися людьми. На той же улице жил со своей матерью школьный приятель Феликса, бойкий американский подросток. Когда мать на время уехала из города, приятель позвал сверстников на «пати». Мальчики стали собираться каждый вечер, потягивали пиво и передавали по кругу сигарету с марихуаной. Скоро появились таблетки ЛСД, которые в их кругу называли «кислотой», «мальком», «микродотом», «белой молнией», «зеленым драконом», «красным драконом». Однажды кто-то принес порошок мескалина — активного ингредиента дурманящего кактуса пейота. Вызванные им галлюцинации продолжались десять — двенадцать часов.

Феликс захаживал в дешевый бар на окраине, играл в бильярд, пока один из приятелей не предложил подзаработать — оштукатурить чей-то дом. Он и стал помогать приятелю. В середине дня, когда с непривычки уже еле стоял на ногах, приятель достал пластмассовую коробочку, отсыпал на ладонь порошок, втянул в ноздри. «Хочешь попробовать? День промелькнет в один миг». Это был кокаин. «Что я почувствовал несколько минут спустя, трудно описать. Огромную энергию, прилив сил, утреннюю бодрость. Участилось дыхание, по телу пошла приятная теплота. Я прекрасно работал! Просто вау! А когда кайф начал оставлять, безумно хотелось продлить это ощущение, и было страшно от мысли, что порошка больше не осталось. К счастью, в пластмассовой коробочке можно было наскрести еще…»

Феликс погружался в теплые волны эйфории; ради этих коротких ощущений он заставлял себя мириться с наступавшей временами глубокой депрессией, с мучительным беспокойством, с охватывавшим по ночам бредовым расстройством, пугавшим отца и мать. Частые приступы агрессивности сына приводили их в ужас.

Родители сходили с ума, не зная, что предпринять, пока знакомые не надоумили увезти сына куда-нибудь подальше. Но куда? Им на глаза попалась российская газета с публикацией о Медицинском Центре в Бишкеке, и они уговорили сына поехать. Вскоре, обходя больных, я увидел худенького юношу, страдавшего понижением двигательных рефлексов и параноидальными психозами, обычными при частом вдыхании кокаина. Я посмотрел историю болезни. Употреблял наркотики четыре года, нюхал кокаин по двадцать пять — тридцать раз в день. Общая суточная доза — до трех граммов. Ему, долгое время жившему в чужой среде, хотелось выговориться. Он был похож на голодного человека, который набросился на ломоть хлеба и жадно заглатывает куски, не успевая их прожевать. В клинике он прошел полный курс лечения. Врачи, прощаясь, желали ему никогда к нам больше не возвращаться в качестве пациента. «А в качестве музыканта?» — смеялся он, извиняясь за свои долгие разговоры о современной рок-музыке, которую великолепно знал; он был музыкально одарен, и врачи не сомневались в его будущем.

Через два года я нахожу его в Бруклине.

— Доктор! Какими судьбами?!

В узких джинсах и с золотой цепочкой на груди, он мало изменился. Обращала на себя внимание более сдержанная русская речь, со слабым акцентом, какой бывает за рубежом у россиян, редко говорящих на родном языке. Он снимает комнату, пишет музыку, но на сочинительство трудновато жить. Четыре раза в неделю подрабатывает диск-жокеем на вечеринках и светотехником в ночных клубах.

Заработок — сто пятьдесят долларов за ночь, но так бывает не всегда.

— Что теперь в ходу на дискотеках? — спросил я.

— По-прежнему экстази, но в конце восьмидесятых и начале девяностых это было чистое вещество, а теперь подсыпают аспирин или другие наркотики и штампуют таблетки кустарно. На этом большие деньги делают, просто вау!

Я не решался спросить, удается ли Феликсу воздерживаться от наркотиков, но он все понял сам.

— Доктор, мне понравилось, как у вас лечили. Все ко мне хорошо относились. Я не могу никого судить, только самого себя… Через год я сорвался!

Он виновато улыбался, втянув голову в узкие плечи и разведя в сторону ладони, — маленький Марсель Марсо. Мне было горько — не только как врачу, но как человеку, знакомому с историей семьи. Слушая его сбивчивые объяснения, я думал о том, что наши способы лечения героиновой зависимости, возможно, пока недостаточно адаптированы к лечению кокаиновой зависимости. Потребителей разных видов этого наркотика в нашем Центре бывало не слишком много; предстоит еще осмыслить субъективные показания наших пациентов. Надо быть осторожнее в утверждениях, будто любую наркоманию можно вылечить, как ангину, и признаться себе в возможностях рецидива, вызванного психологическими особенностями личности или факторами социального свойства.

Как бы в оправдание срыва, а скорее даже не в оправдание, а желая помочь мне понять, чем живет наркотический Нью-Йорк, он стал рассказывать, как, посадив в свой «форд» торговца кокаином, колесит с ним по адресам. Город поделен между дилерами, у каждого свои клиенты; они звонят в машину: «Эй, Билл, как дела? Я тебя встречу через десять минут. Бай!» Даже если разговор перехватят и запишут в OSN — что поймут? Два лоботряса договариваются о встрече. В конце дня за четыре часа работы торговец вручит Феликсу сто восемьдесят долларов и заправит машину. Раньше эти деньги Феликс тут же, у бензозаправки, торговцу возвращал: на всю сумму брал кокаин для себя; теперь, говорит, срывы только «по случаю».

Уличный торговец выручает за день до двух тысяч долларов. Две трети отдает своему хозяину владельцу товара, но и оставшаяся сумма оправдывает риск.

— Я могу набрать номер телефона, мне через пять минут перезвонят и через десять минут привезут все, что захочу, — говорит Феликс. — На другом конце провода спросят, где взял номер телефона, откуда звонишь. Побаиваются полицейских уловок: «Кто ты, я тебя не знаю». Ты называешь себя и того, кто дал номер телефона. «Где ты находишься? У тебя машина есть? Нет? Я сейчас приеду». Каждый номер телефона — свой бизнес. У этих — марихуана, у тех — героин, у третьих — кокаин. В первый раз ты говоришь, где встретимся, потом торговцы хорошо запомнят твое имя и место встреч. Разговоры теперь будут короткие. «Феликс? Привет, как дела? Я тебя встречу через десять минут».

Торговцы — американцы, итальянцы, испанцы, но попадаются и русские. Их возраст от семнадцати до сорока пяти. Обычно безработные. Став уличными дилерами и начав зарабатывать, смеются над остальными — новое занятие, помимо денег, дает важное для них ощущение своей значительности. Им звонят, появляется круг знакомых, они начинают чувствовать себя личностями. Побаиваются только полицейского. Вот уж кого не уговоришь и от кого не откупишься: полицейский получает свои пятьдесят тысяч в год — зачем ему за сто долларов рисковать?

Напоследок, провожая меня к отелю, словно оправдываясь, Феликс рассказал историю, после которой все еще не может прийти в себя. У него в Бруклине был друг с Украины — Витька, двадцати восьми лет. Жил один, работы не было, сидел на вэлфере (пособии по безработице). Пособия едва хватало на героин — кололся постоянно. Часто страдал от передозировки. А третьего дня позвонил Витькин сосед: «Приезжай скорей… Витьку сняли с полотенца». Повесился… Феликс и тот сосед вдвоем похоронили Витьку .

Наездившись и находившись по вечернему Нью-Йорку, хочешь покоя; в таком состоянии, проходя по опустевшей улице, я остановился перед газетным киоском, где старик с дряблым сонным лицом безучастно смотрел на редких прохожих, не проявлявших интереса к его скоропортящемуся товару. Меня тоже не манили новости, но, задержавшись и тем самым обнадежив старика, я заскользил взглядом по глянцевым обложкам журналов. Колумбийская «Семана» аннонсировала интервью с российским послом о наркоситуации в России, и я купил журнал.

Уже в отеле, пробегая глазами публикацию, я задержался на эпизоде встречи российского посла в Боготе с американцами — сотрудниками ЦРУ и DEA (Администрации по борьбе с наркотиками США), работающими в Колумбии. Ничего особенного не было в контактах российского дипломата с работниками американских спецслужб. Для них обычен обмен информацией. Вызывал интерес вопрос, который надеялся выяснить у американцев российский посол: «кто главари русской мафии, кто контролирует «черный рынок» оружия» — и т. д. Сначала я улыбнулся — не в Москве на Лубянке ищет российский дипломат ответы, а за рубежом у американской разведки. Но после подумал: должен же, на самом деле, кто-нибудь знать, что происходит в России; и если знают американцы, отчего бы им не поделиться с россиянами?

Российский посол не ошибся адресом: ситуацию в мировом наркобизнесе вряд ли кто знает лучше, чем три тысячи семьсот специальных агентов DEA, мужчин и женщин, молодых и в годах, исключительно американских граждан, работающих по наркотикам более чем в полусотне государств. Мне встречались эти фанатики, гроза наркобаронов и картелей; они прекрасно стреляют, владеют многими приемами борьбы, но в схватках с мафиями ставка делается на оружие, которое всегда при них, — на интеллект.

Специальная американская структура по борьбе с наркотиками создана в 1973 году. Она действует параллельно с полицией и службами безопасности, от них не зависима, им не подчинена, только со всеми сотрудничает; это самая профессиональная в нашем веке организация разведки, расследования, пресечения планов международного наркобизнеса и, пожалуй, единственная, способная адекватно отвечать на его вызовы. Кто не зачитывался репортажами о ее действиях при разгроме Калийского картеля в Колумбии, в операции «Западня для тигра» в Таиланде, в операции «Зорро-2», в других громких делах по всему свету. Где бы секретные агенты ни проводили свои операции, как бы далеко это ни было от Америки, они везде защищают, прежде всего, свою родину. Я знаю много историй, с ними связанных, рисующих их в благородном жертвенном свете. Но убедительнее всех свидетельств констатация факта, свободная от эмоций; с конца семидесятых годов до середины девяностых число американцев, употребляющих наркотики, снизилось вдвое. Во всем мире это число растет или в лучшем случае держится на опасно высоком уровне.

В некоторых странах, где полиция коррумпирована и наркомафии чувствуют себя хозяевами положения, с согласия местных властей американские особые агенты наделяются правом прослушивать телефонные переговоры, арестовывать подозреваемых, проводить следственные действия. Никто не воспринимает это как вмешательство во внутренние дела другого государства — наркотики давно перестали быть чьей-то внутренней проблемой.

Специальных агентов готовят в тихом городке Куонтики (штат Вирджиния) в учебном комплексе и на полигонах, рядом с площадками, где обучают агентов ФБР. В программу изучения включены этика, самозащита, применение огнестрельного оружия, основы законодательства и судебных процессов, криминология, определение наркотиков, техника для расследований. Будущий агент, человек в возрасте от двадцати одного до тридцати шести лет, в хорошей физической форме и с образованием не ниже колледжа, дает расписку о согласии работать в любой точке мира . Мне рассказали, что до Бишкека агенты DEA еще не добрались, но в Москве один находится уже два года. Этот агент, говорят, давно установил связи с российскими спецслужбами и вместе с ними провел операцию по выявлению перевозчиков героина из Пакистана через Россию в США. В перевозки была вовлечена группа американских женщин-курьеров, приезжавших в Москву для последующей переброски пакистанского товара в США. Их, американских гражданок, да еще возвращавшихся из России, американская таможня обычно пропускала без досмотра. Новой крупной партии наркотиков агенты позволили пройти через все погра¬ничные и таможенные посты («контролируемая поставка»), даже не подпуская к грузу натасканных на наркотики собак, по всему маршруту выявляя отлаженную сеть из множества лиц, в том числе официальных, не знавших друг друга, но работавших на один канал. Были арестованы тридцать преступников — граждан разных стран.

Некоторое время спустя, прилетев в Москву, я решил найти хотя бы следы живущего в российской столице американского супермена Рэмбо, прыгающего из окна высотного здания на срывающуюся с места машину с наркотиками — и погоня! Все кругом горит!

И мы с московскими друзьями его нашли.

Под офис представительства DEA в Москве отвели несколько комнат в помещении посольства США. Отсюда Гари Симон, его российский советник и их секретарь связываются со всеми странами мира.

Специальный агент Гари Симон, в прошлом полицейский из Филадельфии, среднего роста, с лицом ученого-физика и темно поблескивающими умными, понимающими глазами. Он первый американский агент, начавший здесь работать после того, как в 1994 году США и Россия договорились о совместных усилиях в борьбе с организованной преступностью, включая незаконный оборот наркотиков. Нет, ему не приходится прыгать из окон и гоняться на своей машине за наркодельцами, опрокидывая торговые лотки и на ходу стреляя в преступников. Хотя по виду он все это мог бы. Здесь он вместе с милицией, спецорганами, таможней, отчасти пограничниками разрабатывает операции по борьбе с международной наркопреступностью. Ему важны, прежде всего, ситуации, затрагивающие интересы его страны. В начале расследования никогда заранее не знаешь, куда потянутся нити. И если они выходят на третью страну, он через своих коллег — специальных агентов в тех странах — обеспечивает россиян информацией и участием.

По словам Гари, уровень сотрудничества DEA с Россией не ниже, чем с западными странами. Он имеет в виду деловые связи, но его слова дают представление также о масштабах международной наркопреступности на российской территории. Нет ли у специального агента тревожного ощущения быстрого развития российской наркоситуации, готовой скоро достичь размаха будоражащих мир Колумбии, Мексики, Перу?

— Видите ли, перед такой перспективой оказались многие страны, не только Россия. Чтобы этого не случилось, необходимо противостоять мировому наркобизнесу сообща, — скажет Гари.

Хотя в России довольны международным сотрудничеством, все же вряд ли даже лучший американский агент поможет государству остановить наркотическое безумие, пока внутри страны не наступит полное взаимопонимание между обществом и властью.

Гари Симон не выбирает, где ему работать, он не склонен философствовать, да у него и нет для этого времени. Когда по вечерам они с женой прогуливаются по Тверской и всматриваются в лица вечно спешащих людей и тех, кто понуро стоит у недоступных им магазинов, у обоих сжимается сердце. Они учатся постигать смысл исканий России, многого не понимая, но стараясь помочь уставшему народу уберечься от беды, которую здесь, они думают, осознали пока не вполне.

Эти встречи будут потом, в засыпанной снегами России; а пока я стою на палубе прогулочного катера, плывущего по Гудзону, смотрю на панораму Нью-Йорка и думаю о том, как мала и хрупка летящая во Вселенной наша планета. У нас с американцами разные часовые пояса, мы по-разному ощущаем бег времени, но боль чувствуют везде одинаково. Горькое равенство перед опасностью прибавляет надежд на способность народов и правительств встать против зла, несущего вырождение всем.