Галлюцинации на каналах Амстердама

В поисках незаконных посевов полиция совершала рейды по всему штату, но Бартону в голову не приходило, что конопля, выращиваемая им для себя, чтобы помочь слабеющим глазам, может дать повод заподозрить его в незаконном производстве и торговле наркотиками. И даже когда полиция оцепила ферму, стала прочесывать посадки, перевернула вверх дном все хозяйственные постройки, когда нашли сто тридцать восемь кустов, оборудование для выращивания марихуаны, удобрения для нее, бумажные мешки, очень похожие на те, в которых перевозят марихуану и торгуют ею, и обнаружили два фунта сырой марихуаны, он не допускал мысли, что дело может кончиться тюрьмой.

На суде огласили результаты экспертизы офтальмолога из Северной Каролины доктора Джона Меррита, которому правительство поручило исследовать саму возможность лечения глаукомы с помощью марихуаны.

Марихуана, пришел к выводу доктор, «была единственным средством, которое не позволило Бартону ослепнуть». Восемь месяцев продолжался процесс. И хотя присяжные убедились, что Бартон выращивал марихуану для собственного потребления, а не на продажу, суд признал его виновным и приговорил к одному году лишения свободы с отбыванием наказания в федеральной тюрьме и с конфискацией фермы. Прокурор США Джо Уайтл говорил: «Мы не нарушали закон. Конгресс принял такой закон, и мы должны его выполнять. Если бы американский народ захотел разрешить употребление марихуаны в том или ином виде, он бы потребовал от своих законно избранных представителей изменить законы. А пока законы остаются неизменными, мы должны их выполнять».

Прокурору возражал адвокат Дональд Хеврин из Луисвилля: «Я думаю, тот факт, что человека, который пытался спасти свое зрение, отправляют в тюрьму и конфискуют дом и землю, на которые он со своей женой зарабатывал в течение десятилетий, заставит авторов Конституции перевернуться в своих могилах».

Помощник прокурора Клев Гэмбилл отстаивал позицию властей: «Проблемы со здоровьем не могут быть основанием для того, чтобы нарушать закон».

Бедняга Бартон был отправлен в тюрьму. «Я не буду более курить марихуану до тех пор, пока у меня не будет рецепта на ее приобретение. Либо после окончания срока я перееду в страну, где марихуана разрешена. Это для меня единственный способ сохранить зрение», — говорил он.

«За хорошее поведение» Бартона освободили через десять месяцев. Он остался в убеждении, что можно запретить торговлю марихуаной, но нужно разрешить людям выращивать немного для себя, если они вот-вот ослепнут, и если классическая медицина ничего не может им предложить.

В 1990 году Бартоны переехали в Нидерланды, оставив родину, но не марихуану. Поселившись под Роттердамом, Джеймс и Линда получили наконец свободный доступ к марихуане и полностью отказались от использования других лекарств, какие до сих пор выписывали врачи для лечения глазных болезней. Марихуана стала единственной хранительницей зрения Джеймса. Его вера в исключительные целебные свойства растения теперь стала фанатичной. Наблюдающие его голландские медики подтверждают эффективность выбранного им лечения.

— Я затратил уйму времени на знакомство с исследованиями по глаукоме и марихуане в медицинской библиотеке Университета Вандербилта в Нэшвилле, теперь считаю себя искушенным в этом вопросе, как мало кто еще. В Нидерландах у меня свободный доступ к марихуане, я уже не завишу от рецептов врача, болезнь больше не прогрессирует. Я стал первым нидерландским пациентом, получившим рецепт врача на медицинское использование марихуаны, а созданный мною в 1995 году институт — первой организацией, получившей право распространять марихуану через фармацевтическую систему,— говорил мне Бартон.

В Роттердам к Бартонам приезжают больные с повышенным интересом к новой панацее. Супруги не торопятся ставить диагноз или предлагать курс лечения, но помогают познакомиться с обзором способов медицинского применения конопли, чтобы обратиться к своему лечащему врачу за советом. В разговорах с пациентами они не делают тайны из того, что медицинского образования у них нет, но за многие годы применения марихуаны и постоянной учебы они в этой области, пожалуй, не уступят специалистам. Их пациенты поддерживают с ними обратную связь, сообщают о ходе лечения, и эта информация помогает супругам разговаривать с клиентами квалифицированно.

Упрямые Бартоны добились чего хотели. На отведенном им участке земли они выращивают и собирают урожай марихуаны, гарантируя пациентам экологическую чистоту и высокое содержание тетрагидроканнабинола. Любой человек с предписанием врача может приобрести у них растения, готовые к употреблению. В буклетах, ими издаваемых, марихуана предстает одним из древнейших и самых безопасных терапевтических средств, применяемых при лечении более сотни видов расстройств и болезней — от мигрени до раковых заболеваний и СПИДа .

Сижу за письменным столом в гостиничном номере и заношу в записную книжку выдержки из печатной продукции Бартонов:

«Марихуана в два-три раза эффективней традиционных лекарств для понижения внутриглазного давления и не имеет побочных токсических эффектов, как у одобренных противоглаукомных препаратов»; «Семьдесят процентов астматиков могли бы прибавить к своей жизни от двух до четырех лет, употребляя марихуану вместо предписанных им легальных и токсичных лекарств…»; «Шестьдесят процентов эпилептиков могут поправиться, употребляя марихуану, она считается лучшим лекарством при многих типах эпилепсии и при постапоплектических травмах»; «Марихуана — пока лучший способ исключить слюновыделение в стоматологии. В официальной медицине для этих целей применяют высокотоксичный и опасный пробантин…»; «Марихуана сокращает астматические приступы и улучшает дыхание…».

Рекламные объявления, рассылаемые из Роттердама во все концы Нидерландского Королевства, пока так же трудно опровергнуть, как и доказать их безупречную научную состоятельность. Единственное, что не вызывает сомнения: пока наркотическая волна накрывает страны и континенты, держа в напряжении власти и общества, пока уносит жизни, в том числе самых юных, угрожая самому существованию «человека разумного» (но не образумившегося!), вряд ли будет оценено усердие людей, пытающихся — возможно, обгоняя время, — законно привести в наши дома наркотики, хоть какие-нибудь.

Напоследок еще раз звоню в Роттердам:

— Мистер Бартон, кто ваши предшественники?

— Пишите: травник китайского императора Шен предлагал марихуану как лекарство в 2737 году до нашей эры. В начале шестнадцатого века великий ботаник Ремберт Додоэнс в книге о лекарственных растениях указывал на ее целебные свойства. Записали? Врач королевы Виктории (XIX век) лечил ее марихуаной от разных болезней. С середины и до конца прошлого века в западной медицинской литературе опубликовано больше сотни источников, рекомендующих в качестве лекарства марихуану. Успеваете? Дальше…

Репутация Нидерландов как страны, якобы лояльной к наркотикам, поддерживается неосведомленными, а чаще недобросовестными людьми, которые руководствуются интересами собственного бизнеса, первым делом — международного туризма. Здесь много приезжих, большей частью из стран Европы и Азии, привлеченных уютом небольшого по размерам королевства, его спокойными лубочными ландшафтами, нечастыми в наши времена, старинной архитектурой, цветочными рынками, маленькими тавернами с потемневшими стенами и потолками, прокуренными табаком за сотни лет, возможностью выпить пару кружек пива, какое потягивали голландские мореходы три столетия назад. Вечерами толпы туристов слоняются по светящимся неоном набережным квартала «Красных фонарей», мимо открываемых наружу стеклянных дверей и окон, за которыми в эротических позах улыбаются полуобнаженные девушки. На небольшом пятачке таких аквариумов двести пятьдесят — триста. Девушки на любой вкус: англичанки, испанки, китаянки, мексиканки, иранки, эфиопки, польки, русские, украинки, белоруски… В отличие от многих иностранок, своим телом неплохо зарабатывающих (до четырехсот — пятисот долларов в сутки), девушки из стран Восточной Европы, попав сюда через подпольные посреднические фирмы по большей части обманно (им обещают работу танцовщиц, фотомоделей, официанток и т.д.), вынуждены по приезде отдавать хозяевам паспорта и попадают в материальную зависимость (нужно много денег, чтобы хорошо выглядеть). Часто бедствуют, не имея возможности вернуться на родину.

В ожидании клиентов и после прощания с ними почти все девушки курят крэк («камень»). Это маленькие крошки или стружки очищенного и моментально действующего кокаина. Он попадает в мозг (через десять секунд), дает быстрый прилив энергии и приятные ощущения, но эйфория длится недолго (десять — пятнадцать минут); привыкший к крэку организм каждый час требует затяжек.

Новый наркотик появился в восьмидесятых годах. Через четыре-пять лет курильщиками стали миллионы американцев и европейцев. Начали возникать «крэковые дома» — рассадники этой наркотической субкультуры. После пережитых с помощью крэка ощущений внезапное исчезновение иллюзии воспринимается мучительно, как крушение жизни. Не имея денег для покупки дозы, курильщики крэка готовы идти на любые преступления, вплоть до сексуальных услуг, детской проституции, заказных убийств .

Продавцы крэка предлагают вместе с товаром курительные стеклянные трубочки. Наркотик прожигает и делает черными губы и зубы. Если вы встречаете негритянку или мексиканца без передних зубов — как правило, это курильщики крэка. Их можно распознать также по болезни глаз («крэковый кератит»), по язвам на деснах. В ночном заведении их находишь по частому кашлю, одышке, жалобам на сильные боли в груди. В Медицинский Центр в Бишкеке пока не попадали крэковые наркоманы, но как нам говорили голландские врачи, почти все эти наркоманы страдают травмами легких и кровотечениями. Больные редко обращаются к врачам, утратив всякую надежду когда-либо избавиться от депрессии, паранойи, выматывающего чувства тревоги.

Европейские девушки в районе «Красных фонарей» берут с клиента за двадцать — тридцать минут общения сто гульденов или пятьдесят долларов, то есть на два грамма крэка. Большинству африканок и многим азиатским девушкам платы с клиента хватает на грамм, а женщинам уже в годах — и того меньше. Хозяева домов разносят девушкам крэк и бутылочки кока-колы в счет оплаты их труда. Никто не знает наверняка, сколько женщин в Амстердаме занимаются легальной и нелегальной проституцией (в ночных клубах, по вызову и т.д.), но в полиции Амстердама мне назвали примерное число потребительниц крэка — от тысячи до тысячи пятисот.

Кокаиновая наркомания для голландцев — проблема особых групп населения: одна из них — проститутки; они часто употребляют кокаин в комбинациях с героином. Другая — старые героинисты, которые тоже «балуются» кокаином. И третья — связанные с криминальными кругами молодые люди, они употребляют только кокаин, и в больших дозах. Эта группа моложе других, она существует с конца восьмидесятых годов. Средний возраст кокаиниста — двадцать лет. Хотя за последние двенадцать — пятнадцать лет не менее полумиллиона местных жителей пробовали кокаин, только небольшая их часть (тысяч двадцать пять) стали хроническими больными.

На вечерних улицах Амстердама, особенно в поперечных к каналам узких переулках района «Красных фонарей», наркотики продают почти открыто. Торговцы — чаще всего молодые люди африканской и ближневосточной наружности. Небритые, неряшливо одетые, они жмутся к стенам домов, предлагают прохожим товар и бросают взгляды по сторонам — не возник ли где полицейский. Пробираясь мимо торговцев, почти протискиваясь между ними, я кое-где замедлял шаг и спрашивал цены. Грамм кокаина — сто пятьдесят гульденов, марихуаны и гашиша — по двадцать. Кое-кто из торговцев успел накуриться, нанюхаться, ввести в вену героин. Они не в меру привязчивы, будут долго следовать за тобой, предлагая товар, и могут быть весьма агрессивны.

Из шести тысяч состоящих на учете зависимых от наркотиков амстердамцев примерно пять тысяч употребляют героин. Он появился в Нидерландах в начале семидесятых годов, когда американские солдаты-дезертиры скрывались от вьетнамской войны в европейских городах (преимущественно в Амстердаме). У них был с собой порошок, который выдавали в зоне военных действий для обезболивания, а также для расслабления и прилива отваги. До этой поры в стране было только триста человек из китайской общины, употреблявших опиум. Завезенный военными героин быстро потеснил другие опиаты. В значительной мере по этой причине героинизация сделала голландцев самым наркотизированным народом Европы. Позже героиновая эпидемия добралась до Копенгагена, Стокгольма, Осло.

В Амстердаме проблема усугубилась тем, что в 1974 году получил независимость Суринам (Нидерландская Гвинея), бывшая голландская колония в Карибском бассейне, и треть населения (примерно сто тридцать тысяч человек), среди них безработные креолы, имевшие проблемы с полицией, предпочли получить голландские паспорта и эмигрировать в метрополию. Они не только принесли с собой обычай втягивать героин в ноздри с листа фольги, но скоро вышли на первые роли в подпольном наркотическом бизнесе. Героин поступает известным путем — из Афганистана и Пакистана (через Турцию, Россию, Польшу, Германию) и из стран Африки через Атлантический океан, кокаин — из Южной Америки. Как мне говорили в амстердамской полиции, нелегальной продажей тяжелых наркотиков в городе заняты до трехсот дилеров, в их числе итальянцы, югославы, россияне — последние совмещают наркобизнес с торговлей соотечественницами.

Подпольные производства выпускают метилметамфетаминовую кислоту (экстази); здесь, как всюду, таблетки в ходу на танцевальных вечеринках (рейв-пати), дискотеках, в ночных клубах. Хотя уровень потребления синтетических наркотиков юными голландцами растет не быстрее, чем в других европейских странах, власти обеспокоены частыми случаями передозировки — она вызывает нарушение работы сердца, конвульсии, смерть .

Нидерландцы озабочены появлением на рынке синтетических препаратов, содержащих примеси, усугубляющие вредное воздействие на организм. Ответом властей стало создание специальной структуры по координации усилий полиции, таможни, прокуратуры, всех других служб для противодействия новой экспансии. Как первый шаг, на крупных молодежных тусовках — в потенциально наркогенной среде — установили приборы для экспресс-анализа: каждый может проверить, нет ли в только что купленных таблетках добавок. Такая забота о любителях наркотических веществ может показаться странной, но не для голландцев. Для них это еще один способ реализации принципа целесообразности.

Электричка Амстердам — Гаага идет час с небольшим зелеными лугами, подступающими к рельсовому пути. Мелькают стада пятнистых коров, маленькие городки со старинной мельницей, цветочными теплицами, тавернами, спрятанными в тени дубовыми столами, за которыми старики играют в вист. По мне, в этой холмистой местности, под теплым солнцем закурить, выпить, уколоться — это оскорбить чудесный мир, ласкающий взгляд; это все равно как в тихую лесную речку, в плывущие по ней опавшие осенние листья грубо швырнуть камень.

— Разве это можно, — вслух говорю я сам себе,, но милая Эрика Колер, сотрудница министерства иностранных дел Нидерландов, моя переводчица и сопровождающая, растерянно смотрит в открытое окно, недоумевая, к чему могла бы относиться реплика гостя. Она все поняла по-своему:

— Конечно, наши электрички не так быстры, как в Японии, зато, сколько я живу на свете, не было случая, чтобы они опаздывали. Это очень важно, когда едешь на встречу в назначенный час, вы согласны?

Мы едем на встречу с мистером Фонсом Влумансом в министерство здравоохранения, социально-бытового обеспечения и спорта. Этот человек, мне говорили, один из идеологов нидерландской политики по наркотикам. Защитник базового принципа, принятого общественным мнением и закрепленного законом: наркозависимый человек — больной, а не преступник. Если ночной патруль натыкается на наркомана, который корчится на тротуаре, но в противоправных действиях не замечен, его везут не в полицейский участок, а в госпиталь. Суть государственной позиции: предотвращение или ограничение риска, которому человек подвергает, прежде всего, собственное здоровье и безопасность своего окружения.

Выдержанность голландцев не знает границ. Здесь издавна смешивались разные культуры. Население, традиционно привыкшее к спокойствию и неспешным, размеренным, даже замедленным ритмам жизни, нашло выход из постоянного соседства со всевозможными пришельцами: пусть делают в своем окружении что хотят, только бы не нарушали общего покоя. Пожалуйста, открывайте публичные дома, продавайте что хотите, живите, как вам нравится, — но не мешайте голландцам, торгующим тюльпанами, едущим по набережным на велосипедах и, попыхивая табачными трубками, ведущим катера по каналам. Вот подход, наблюдаемый нередко: если наркоман никого не задевает — проблемы наркомании нет. Терпимость по отношению к наркотикам (до определенных пределов, разумеется) — не результат новейшей политики. Она, скорее, носит философский характер и уходит корнями в глубины национальной психологии.

Рассадив нас вокруг журнального столика, поставив перед каждым чашку кофе, Фонс Влуманс не стал дожидаться вопросов.

— Мы не занимаемся морализаторством типа «наркотики употреблять не следует, потому что это опасно и страшно». Голландцам ближе другой подход: «давай-ка вместе разберемся, почему ты наркотики употребляешь».

В отличие от стран, где зависимые от наркотиков часто избегают обращения к медикам, здесь две трети имеющих проблемы находятся в постоянном контакте с лечебными учреждениями. Это не только свидетельство доверия к медицине, но и показатель общей культуры. Медики тоже предпочитают поддерживать с пациентом длительные профилактические контакты, нежели дожидаться, пока его скрутит абстинентный синдром, а потом приниматься лечить. Продолжительное наблюдение позволяет лучше узнать больного и уровень его проблем .

— Если вы спросите, сколько человек в Голландии когда-либо употребляли героин, мы скажем: около ста тысяч, из них двадцать пять тысяч все еще зависимы. А когда-либо пробовавших кокаин не менее полумиллиона, из них продолжают находиться в зависимости около пятидесяти тысяч. Пропорции совершенно разные. Героиновая наркомания скорее напоминает алкоголизм, но хронический алкоголизм наступает при активном употреблении лет через десять, а героинизм — в считанные месяцы, — говорит Фонс Влуманс.

В стране двадцать наркологических клиник на пятьсот коек. Клиники частные, но пациенты не несут расходов, их оплата предусмотрена государственной системой страхования. Есть четыре медицинских центра, специализированных на психиатрических заболеваниях, включая алкогольную и наркотическую зависимость: часть их имеет дело с пациентами, желающими покончить с употреблением наркотиков, другая — с теми, кто этого делать не собирается. Правительство королевы Беатрикс, матери трех взрослых сыновей, не скупится на субсидирование медицины. На амбулаторное лечение наркоманов государство ежегодно выделяет шестьдесят миллионов долларов за счет системы страхования и пятьдесят пять миллионов из налогов, на уход за больными — сто сорок пять миллионов долларов. Еще пятнадцать миллионов долларов получает департамент юстиции для лечения страдающих зависимостью из числа условно осужденных и столько же — службы, занятые профилактикой, прежде всего предотвращением начального употребления вещества. Хотя лечение одного человека в психиатрической клинике в Голландии обходится в сто тридцать — сто сорок тысяч долларов в год, в стране нет клиник, где пациенту-наркоману пришлось бы за свое лечение платить. Тут, кажется, раньше других поняли призрачность надежд на медицинское излечение и сделали ставку на перестройку психики. Самое трудное, уверен Фонс Влуманс, научить человека ответить на предложение наркотика соблазнителю и самому себе решительным отказом.

— Раньше многие надеялись, что можно снять у больного абстиненцию, поговорить по душам и к нему вернется уверенность в себе, желание иметь прежний социальный статус. Теперь ходит новый миф, создаваемый самими больными, будто наркомания не просто проблема здоровья, это особый образ мышления, при котором смысл существования — в обеспечении себя наркотиком, а все остальное может интересовать только как сопутствующие средства достижения цели… — замечаю я.

Фонс Влуманс не спорит:

— У нас картина такая же, и, поскольку общество в лице властей запрещает следовать этому принципу, наказывает за преступления, связанные с поиском наркотиков, больные смотрят на общество как на угрозу своему существованию. Общество же, видя слоняющихся по улицам наркоманов, разбитые ампулы и грязные шприцы, чувствует себя обворованным: это же на деньги, заработанные им, обществом, масса бездельников, накурившись или наколовшись, слоняется без работы, угрожает законопослушным гражданам, посягает на их право жить в обществе, свободном от наркотиков… На границе этих двух подходов, принимая на себя огонь с обеих сторон, стоят врачи-наркологи. Мы с вами, коллега!

О том, что наркомания не преступление, а болезнь, сродни психическому расстройству, впервые заявил в двадцатых годах Еллинек, американский нарколог чешского происхождения. Этот подход принят голландскими медиками при основании наркологического «Центра Еллинека», частной организации по профилактике, лечению, послелечебному уходу за пациентами всех видов зависимостей — от наркотиков, алкоголя, табака, азартных игр. В Центре со штатом пятьсот человек (из них триста пятьдесят — медицинский персонал) разрабатывают комплексные программы по лечению и социальной реабилитации .

С Центром меня знакомил профессор психологии Эрик Вермулен, руководитель отдела по развитию программ. Среди сотрудников много бывших его студентов, он по привычке говорит назидательно, глядя близорукими глазами на собеседника в упор и помогая себе артистическими жестами. Проблема наркомании, по словам доктора, не сводится к дилеммам «да» или «нет», «наркоман» или «ненаркоман»; он рассматривает зависимость как комплексную медико-биологическую, психологическую, социальную проблему; она, в свою очередь, состоит из множества подпроблем — поиска способов помощи. Важно безошибочно распределить пациентов по конкретным программам, отвечающим их целям и возможностям. Для больных с относительно простыми проблемами предусматривается амбулаторное лечение, для тяжелых — стационарное. Есть программы переходного характера, когда пациент посещает лечебное учреждение с частичной госпитализацией. В Центре предпочитают чаще рекомендовать амбулаторное лечение. Если не поможет, пациента переведут на более интенсивную программу.

В чем суть программ?

По объективным данным устанавливается «индекс тяжести пациента», позволяющий определить характер необходимой помощи. Больной отвечает на вопросы анкеты, оценивая степень сложности своих проблем в диапазоне от «нуля» до «четырех»: «нуль» означает, что проблем в названной анкетой области нет, а «четверка», естественно, говорит об их крайней серьезности. Ответы заносятся в компьютер; изучив их, специалисты сообщают свое мнение о том, насколько тяжесть заболевания соответствует требуемому пациентом лечению. В оценочном листе видны возможные противоречия между желанием клиента и мнением медиков; Центр стремится в большей мере ориентироваться на пациента — он должен оказывать влияние на процесс лечения, предлагать, какой вид помощи ему больше подойдет, определять для себя цели лечения. Но и медики, в свою очередь, оказывают влияние на мнение пациента по поводу целей и перспектив. Затем врач и консультант начинают процесс, который здесь называют «расстаться с прошлым».

Принцип подхода к проблемам пациента — мультидисциплинарный, то есть в равной степени учитывающий медико-биологический, социальный, психологический аспекты проблемы. С каждым пациентом работает команда: врачи-терапевты, медсестры, психотерапевты, психологи, психиатры. И социальные работники — их в составе команды две трети. На команду возложена основная работа по лечению наркоманов и уходу — никто не является боссом и не вправе принимать решение в одиночку.

— Было бы глупо привлекать дорогостоящих психиатров для лечения не очень серьезных проблем пациента, — говорит Эрик Вермулен.

Читая литературу о способах лечения и обзоры практики за последние десять лет, говорят голландцы, приходишь к грустному выводу о том, что очень немного известно в мире о программах, действительно эффективных. В Центре «Еллинека» опираются только на научно обоснованное, доказанное, проверенное. В лексике сотрудников появились термины: «доказательная медицина», «научно обоснованная деятельность». При лечении разрешается использовать только те новшества, эффективность которых доказана научно или на практике. Экспериментировать можно где-нибудь в других местах. Здесь — лечить только проверенными методами.

В Центре есть психиатры, использующие старые, испытанные способы лечения, есть социальные и медицинские работники, освоившие современные подходы, есть врачи, обладающие собственным опытом. Они вправе работать по своим методикам, однако должны формулировать (находясь в составе команды) то, что здесь называют «рабочими гипотезами» — какие идеи приняты за основу, уровень проблем пациента и его собственные возможности изменить себя, ожидаемый эффект лечения, критерии оценки успеха. Еще раз: любая схема осуществляется при взаимодействии команды и пациента — его просят сообщать, что он сам думает о лечении, есть ли у него пожелания, как было бы лучше изменить процесс лечения, его цели, место проведения.

Для врачей важно поставить конкретные задачи перед каждым пациентом. Если, предположим, записать, что больному должно стать лучше, он должен быть вылечен, стать более счастливым, вряд ли можно будет в конце определить, насколько цели реализованы. Цели должны быть точными, реалистичными, поддающимися проверке, приемлемыми для врача и для пациента; называются также пути их достижения и сроки. Пациент привлекается к принятию решений в течение всего процесса лечения. Кстати, я по привычке пишу «пациент» или «больной». В «Центре Еллинека» принят другой термин — «клиент». Это уже иной статус человека, поступившего для лечения.

— Что с того, что лечение у нас бесплатное? Его оплачивают клиенты отчислениями налогов и покупкой медицинской страховки. Человек приходит к нам, как в магазин, и мы спрашиваем, удовлетворен ли он товаром, который мы собираемся предложить, этого ли он ждал или чего-то другого, — говорит Эрик.

В схеме лечения есть графа об эффективности программы с точки зрения клиента. Это, конечно, не абсолютный показатель, даже не оценка работы специалистов, а только субъективный взгляд больного человека. Но он важен для представления о картине в целом. По мнению персонала «Центра Еллинека», этот подход логичен, рационален, привлекателен – он сужает возможности для мистификаций. Новая система только еще внедряется в нидерландские клиники, но интерес к ней уже проявили медики Белоруссии, Латвии, Польши.

В последнее время голландские медики экспериментируют с красивым методом, известным под названием «плацебо». Он применяется к пациенту, который много раз пытался вырваться из зависимости, но ничто не помогло — ни метадон, ни другие средства. Больной ощущает себя рабом собственной слабости, у него опускаются руки, он не верит, что в его окошке появится свет. И вдруг он попадает в госпиталь: вокруг врачи, в комнате оборудование для операций — вся обстановка «та самая», какая бывает при сложном хирургическом вмешательстве. После анестезии пристрастие к наркотику словно бы «вырезается» из его головы. Он просыпается, организм полон налтрексона, пациент странно себя ощущает, но чувствует, что его организм чист. Плацебо — скрытый момент лечения, позволяющий добиться успеха.

Эрик Вермулен с улыбкой рассказывает о самом удачном из известных ему американских экспериментов по лечению пристрастия к кокаину:

— Пациентам-кокаинистам платили по десять — пятнадцать долларов за каждый день, прожитый без наркотика. Их помещали в обстановку, где трудно было получить кокаин извне. Тех, кто твердо решил вернуться к нормальной жизни, убеждали присоединиться к психотерапевтической группе.

Экстравагантные опыты — от бессилия правительств построить общество, свободное от наркомании. Это отчаянные попытки узнать реальный уровень проблемы и как-то контролировать ситуацию.

В Кыргызстане, как в России и других странах, лечение наркоманий проводится врачами-наркологами и психиатрами. Возможно, наши программы и впрямь чрезмерно «медицинские», как и критерии оценки результатов. Если по окончании лечения в моче нет следов алкоголя или наркотиков, мы считаем результат хорошим. На самом деле, и голландский опыт тому подтверждение, механизм наркотической зависимости, от причин до последствий, имеет не только биологическую природу, но во многом также психологическую: лечение бывает успешным, если медицинские результаты подкреплены психологической и социальной поддержкой общества. Тем более когда речь идет о больных из бедствующих слоев. Обстоятельства часто толкают людей к наркотикам, и кардинально помочь больному не под силу самой лучшей медицине, если условия жизни остаются прежними. Тут интересы расходятся: наркоманы ждут, что врачи и социальные работники помогут им выкарабкаться из ямы, в то время как простые граждане, зарабатывающие себе на жизнь, без энтузиазма отчисляют растущие налоги на лечение и реабилитацию этих больных, требуя, тем не менее, от властей оградить их от угрозы со стороны «бездельников».