Тибет: трудная дорога к истине

Мой друг Ильяс и уроки обучения сердца — На подступах к Лхасе: «Губительны не поступки, а помыслы» — Тень Будды в садах Лумбини и на развалинах Капилавасту — Пять наставлений этической практики — Что пьют на Гималаях? — Центр тибетской медицины: «Наркоманов у нас нет» — Три составляющих «внутренней теплоты» — Лама из Поталы: «Надо только поверить в себя!»

Если усталый читатель, дойдя наконец до этих последних, тибетских страниц, спросит автора: тут-то, на вершине мира, при чем наркотики? — отвечу: решительно ни при чем. Ни от кого не слышал, чтобы в гималайских пещерах или среди камней, готовых сорваться с вершин, прятались контрабандисты или чтобы страдало наркотической зависимостью население, веками ищущее духовной мудрости. Когда представляешь плавающие в туманах хребты, страну высокочтимых лам, адептов тайных учений, странствующих паломников, отшельников, прорицателей, кощунственной кажется сама мысль связывать труднодоступный мир с предметом нашего интереса. Шест с черепом яка и черная полоса, которой обведены двери и окна тибетских жилищ, оберегают народ от злых духов, от пагубных привязанностей. Но наберитесь терпения, и вы узнаете, зачем мы отправляемся к живущим под облаками.

Мне не пришлось, подобно забайкальскому буряту Г. Ц. Цыбикову, выпускнику Петербургского университета, под видом буддиста-паломника с караваном из четырех верблюдов отправляться в девятимесячный путь, чтобы изучить образ жизни тибетских монахов и оставить наиболее полное по тем временам описание их святынь . Многие путешественники (Н. Пржевальский, П. Козлов, В. Рокхилл, Г. Бунвало, С. Гедин — список можно продолжить) добирались до гималайских предгорий, проводили на подступах к Тибету утомительные недели, ожидая разрешения властей следовать дальше, но, не получив его, поворачивали обратно.

Сегодня китайская туристическая компания берется оформить документы и за три часа доставить из Чэнду в Лхасу. Такая скорость перемещения прекрасна, но она лишает возможности постепенной адаптации организма к высокогорью, и я наслушался немало историй о том, как в тибетском аэропорту при выходе из самолета пассажирам не хватает воздуха и их снимают с трапа врачи «скорой помощи».

Ранним осенним утром спускаешься по трапу в Лхасе, воздерживаясь от резких движений. Толкают спешащие пассажиры, пропускаешь их вперед и медленно, как бы со значением, ставишь ногу на ступень, потом вторую. Оглядываешься по сторонам и осторожно, врастяжку, точно принюхиваясь, втягиваешь в ноздри прохладные комочки воздуха. Снова опускаешь ногу на ступень ниже, медля и задерживая на весу, как делал в детстве, когда входил в холодную воду.

На стокилометровом шоссе, пробитом между отвесными скалами и рекой Брахмапутра, вбираешь глазами размытые туманом ландшафты, тибетские поселки, лики традиционных буддийских святых, неожиданных на пролетающих мимо скалах. В горах пещеры. Можно представить неяркий свет лампад: огоньки золотят фигуры отшельников, смиренно сидящих, скрестив ноги, в позе лотоса и сосредоточенных на единственной существующей для них ценности — на движении собственной мысли. Постоянная смена окружающих отшельника, происходящих с ним физических и психических явлений не отражается в его жизни. Она протекает в совершенном соответствии с его представлением о круговороте бытия. Медитируя, концентрируясь на потоке сознания, он может вызывать галлюцинации и силой мысли даже других заставить увидеть призрак, созданный его напряженной психической работой. Прибежища отшельников остаются островками божественного света в унылом мировом океане меркантильности, прагматизма, погони за внешними удовольствиями.

— Не уснули? — спрашивает переводчик Нима.

Водитель Сало всматривается в дорогу: еще клубится утренний туман.

Высота дает о себе знать. Чувствуешь легкое головокружение, слабость, дыхание учащается. Надо меньше вертеть головой. Но попробуй удержаться, когда по обочине гуськом тянутся крестьяне в одеждах из домотканого сукна, в соломенных шляпах, с огромными снопами соломы за спиной. И как пропустить пахаря, погоняющего пару черных мохнатых яков, тянущих деревянный плуг? Или не заметить отчаянно тарахтящие на обочине божьи коровки — маленькие тракторы, и одиночные беленые молельни, вокруг которых ходят по кругу согбенные люди, крутя серебряные вертушки и шепча молитву?

А над склонами гор низко кружат, подлетают к нашей машине орлы, опасно близко машут мощными крыльями. Чувствуешь себя песчинкой, занесенной ветрами в мистические края, живущие по законам, далеким от тех, которым следуешь сам и которые исповедуют окружающие тебя.

Загадочность пришла на Тибет не с буддизмом (он проник сюда в VII в. н. э.), не с его северной ветвью — ламаизмом, а много раньше, во времена первых тибетских царей и господства «черной веры», или религии бон (бон-па). Эта древняя религия, связанная с местными верованиями и культами — аналогами шаманства, была обителью сверхъестественных явлений, имела глубокие корни среди кочевого населения, долгое время конкурировала с буддизмом и дожила до наших дней. Приверженцев бон, жителей тибетской глубинки, можно встретить на торговых улицах Лхасы. Их легко узнать по черному цвету одежд. Сало просит Ниму предостеречь меня от попыток попасть в их деревни. Жители, исповедующие религию бон, заманивают чужеземцев в свои дома и во время трапезы умерщвляют оккультным ядом. Шоферы в Лхасе отказываются подвозить иностранцев к этим деревням, какие бы деньги им ни предлагали.

Трудно сказать, какие верования сегодня господствовали бы здесь, если бы царь Сронцзан Гамбо, вступивший на престол в 629 году нашей эры, взявший в жены двух просвещенных женщин — непальскую царевну и китайскую принцессу, не вступил в противоборство со жрецами религии бон. Ему на помощь пришли буддийские монахи из свиты обеих жен. Царь принял новую веру, стал завозить из Индии и переводить на тибетский язык священные книги. При нем начали строить Лхасу и первые храмовые комплексы. Однако при наследниках царя власть оказалась в руках министров, исповедовавших религию бон. Они выслали китайских и непальских монахов, стали громить буддийские храмы, уничтожать манускрипты. Довести дело до конца им не удалось. Приверженцы буддизма сумели сплотиться, разработали план устранения противников. В их числе главного смутьяна — министра Мажана. Они заманили министра в подземную гробницу и навечно замуровали выход.

В Кыргызстане я сблизился с человеком, живущим в уединении, постоянно медитирующим, воспринимающим доктрины буддизма не отвлеченно, как чужое экзотическое учение, а как личное ожидание прихода в мир нового человека, способного раскрыть колоссальную потенцию скрытых в каждом космических сил. Это известный ученый-геолог Ильяс Садыбакасов, долго работавший в Гималаях, автор интересных гипотез о происхождении культур и цивилизаций.

В домике у подножия гор под Бишкеком Ильяс составляет таблицу соответствий уровня и инструментов сознания человеческим сообществам, их культурам, характеру открывающейся народам Истины. Его мысль обращена в давно ушедшие времена, когда царил подразумный уровень сознания, а людей, образующих род, племя, клан, даже империи, еще нельзя было назвать личностями; в их среде знали фольклор (эпос, сказки, легенды, песни, танцы и т. д.), поклонялись шаманизму, магии, колдовскому культу, анимизму, пантеизму, тотемизму. Ту эпоху сменил разумный уровень сознания; он заявил о себе развитым интеллектом, способностью к аналитическому мышлению, к созданию гипотез и теорий. Ему соответствуют сообщества в форме наций и государств с просвещенными личностями, знающими философию, литературу, искусство, естественные и другие науки; с этими образованиями возникли мировые религии (буддизм, христианство, ислам) и национальные (конфуцианство, индуизм, даосизм, ламаизм, иудаизм и др.); на рациональном уровне приходит понимание бессмертия души.

Теперь, говорил мой ученый друг, нас ждет надразумный (сверхразумный) уровень сознания. Он будет обеспечен такими инструментами, как нирвана, озарение, откровение, интуиция, прямое видение Истины. Это под силу сверхличностям, объединенным в наднациональные космогонические или космологические сообщества; их культуру будут определять Божественная Истина в виде абсолютной силы и абсолютной любви, а также трансцендентные силы (энергия, вибрации, волны, свет, скрытое сознание). Верой сверхличностей будет трансцендентный Бог, Конечная Реальность, Абсолютная Истина и то, что на Востоке называют Сатчита-нандой, проявляющейся как бесконечное бытие, суть которого в сознании. А существо сознания, в свою очередь, есть блаженство.

Несмотря на крутые изломы пути, учил меня Ильяс, человечество раскрывает шаг за шагом собственное сознание и совершает радостное восхождение к величайшим вершинам духа. Каждый из нас, познавая самого себя, постигая смысл собственного существования, неизбежно участвует в общем поступательном развитии мирового интеллекта, в совершенствовании сознания. Материальный прогресс способен создавать условия для зажиточной и цивилизованной жизни. От него зависит, удовлетворяем ли мы свои желания и получаем ли внешние физические удовольствия. Но он сам по себе не способен дать нам ощущение полного, безраздельного сча¬стья. Это ощущение можно найти только в духовной сфере.

О путях избавления людей от страдания и постижения великого закона жизни размышлял учитель Будда Шакьямуни. Его учение, его любовь ко всему живому на Земле пробудили веру и надежду в душах людей, осознавших бесценность собственной жизни и ищущих в ней точку опоры. Я люблю те нечастые дни, когда Ильяс приходит в наш Центр, встречается с врачами и больными, и мы говорим о том, что может почерпнуть современный мир из сокровищницы древней мудрости.

Дорога до Лхасы долгая, есть время еще прокрутить в памяти поездку в Непал, к предгорьям Гималаев. В 623 году до нашей эры царица Майя Дэви, супруга царя Шуддходаны, властителя шакьев, шла в обществе слуг из Капилавасту, главного города шакьев (двести пятьдесят километров к юго-западу от Катманду), в селение к матери, как это делали все женщины ее народа, когда собирались рожать. Она сильно волновалась: в ночь зачатия ей приснился белый слон, будто он вошел в нее, и это было великим предзнаменованием. Ее ребенка ждала необыкновенная судьба. Как пророчили предсказатели, новорожденному суждено стать либо правителем шакьев, как отец, либо святым, готовым изолировать себя от мира, чтобы достичь абсолютного понимания природы вещей. Пройдя двадцать восемь километров, царица и ее свита расположились отдохнуть в садах Лумбини. Здесь царица почувствовала: час настал… Она освежила тело в пруду и под раскидистым деревом при помощи слуг родила младенца. Его назвали Сиддхартхой Гаутамой. Хотя до его явления в мир в буддийском пантеоне уже насчитывалось шесть просветленных (будд), именно Сиддхартхе Гаутаме, или Будде Шакьямуни, странствующему проповеднику, суждено было стать основателем мирового вероучения.

В садах Лумбини, когда я оказался там, было много паломников. Еще не стряхнув с одежд пыль непальских дорог, они торопятся к храму, где стены разрисованы сюжетами на тему вещего царицына сна и рождения младенца. Паломники касаются лбами статуи Будды Шакьямуни. А пройдя по дорожкам сада, задержат шаг у полуразрушенной колонны императора Ашоки, который в III веке до нашей эры объединил почти всю территорию Индии и воздвигнул эту колонну на том самом месте, где младенец, как гласит легенда, появился на свет и сразу засеменил ножками по высокой траве. Еще говорят, будто при появлении ребенка с неба хлынули разом два потока воды. Один прохладный и освежающий, другой теплый и благоуханный, они омыли мать и сына.

Полуденное солнце проливало на дорогу золотые дожди лучей, когда я брел по земле царя Шуддходаны и царицы Майи Дэви, мимо непальских деревень, где живут потомки народа шакья, направляясь к развалинам Капилавасту. В тени манговых и финиковых рощ находились царские дворцы, купальни, глиняные хижины горожан, торговые ряды, где продавали товары лучших мастеров. И хотя владения Шуддходаны не превосходили богатством и силой соседние царства, скорее, уступали им, это был уголок с плодородной землей и мягким климатом. Шакья были монголоидной расы, похожи на современных тибетцев. Они собирали плоды, сеяли рис, держали скот.

В лесах Капилавасту сегодня не поют птицы, никто не плещется в прудах, нет ни трех царских дворцов, ни крепостных стен, отгородивших столицу шакьев от беспокойного мира. На равнине, где располагался дворец правителя, теперь развалины почерневшей кирпичной кладки; из-под травы пробиваются камни. Возможно, это фрагменты когда-то мощеной улицы, по которым слуги несли на носилках Шуддходану и Майю Дэви, обмахивая господ опахалами из павлиньих перьев. Здесь, окруженный любовью близких, рос в роскоши, учился у мудрецов, совершал священные омовения принц Сиддхартха, отдыхая среди наложниц, танцоров, музыкантов. Принц женился на двоюродной сестре Яшодхаре, одержав верх над соперниками, в числе которых был его двоюродный брат Девадатт. Яшодхара родила Сиддхартхе сына Рахулу. Со временем все трое — жена, сын, двоюродный брат — стали последователями его учения.

Путь от принца Сиддхартхи к Будде Просветленному мы знаем по легендам, которые потом использовали историки и писатели. Принцу было двадцать девять лет, когда он упросил возницу помочь ему проникнуть за дворцовые ворота. В селении он увидел бредущего по дороге немощного старика, на пороге хижины скрючился больной человек, по улице двигалась печальная процессия с пылающими факелами — как объяснил возница, это умершего несли на носилках в последний путь. Принц был ошеломлен тем, как слаб и беспомощен человек, неспособный самостоятельно направлять свою жизнь. Люди болеют, старятся, умирают, но воспринимают такой ход вещей, как повторяющийся неизбежный круговорот жизни. Как принц потом вспоминал, бесстрашие молодости и вся радость, какую он до той поры испытывал от собственного здоровья и благополучия, навсегда покинули его. Мир чувственных страстей и мир познания теперь казались ему ничтожными. Именно тогда его осенила мысль о возможности освобождения от болезней, страданий, перерождений путем прорыва от неведения к просветлению. Сиддхартха решил отречься от престола. Подойдя к ложу, принц поцеловал в лоб спящую жену и со слугой верхом отправился в путь. Вряд ли он подозревал, что его исход окажет влияние на тысячелетние духовные поиски человечества.

В лесах Сиддхартха примкнул к странствующим мудрецам-отшельникам, людям философского ума, учась у них религиозному аскетизму. Семь лет скитаний превратили его в странника с посохом, отрешенного от мирских забот, живущего на подаяния, занятого медитацией и размышлением о том, как преодолеть человеческие страдания. Он прозрел в окрестностях Буддха Гая (в двухстах километрах к юго-востоку от современного индийского города Бенарес). Здесь, в царстве Магадха, под сенью дерева джамбу, сидя в позе лотоса на циновке из сухой травы, сконцентрировав внимание на утренней звезде, когда она поднималась по небосклону, он достиг полного просветления. Ему увиделись его прошлые жизни, тайны мироздания, все вещи бытия и что всех ждет впереди. Духовный прорыв позволил ясно и резко узреть предметы такими, какие они были на самом деле, не искаженные представлениями о них. Он пришел к мысли о бесплодности выбора между двумя крайностями — удовлетворением мирских желаний и самоистязаниями аскетизма; существует срединный путь, ведущий к мудрости, прозрению, духовному совершенству. Человек способен сам, без помощи божественных сил, разрешить загадку земного существования, освободиться от бесконечных перерождений, перестать страшиться смерти. Эта мысль стала зародышем новой религии.

Сиддхартхе открылось понимание законов колеса дхармы: пока человек пребывает в невежестве, ему суждено бесконечно перерождаться в чреде сменяющих одно другого шести царств сансары, где обитают все непросветленные, переходя из благодатного верхнего состояния богов в состояние асуров, обуреваемых желанием достичь верхнего царства; им предшествует состояние ненасытных голодных духов со вздутыми животами и тонкими шеями; еще ниже — измученные существа, наказанные болью и страхами; рядом царство животных, занятых поисками пищи и истребляющих все живое; наконец, царство людей, живущих обыденными заботами, сопровождающими их от рождения через старость к смерти.

Никому не дано остановить колесо превращений и навечно задержаться в каком-либо царстве. Почувствовав себя пылинкой в круговороте мироздания, человек увидит собственную смерть и повторное рождение как естественные формы существования. Наше сознание в разное время проходит через эти шесть состояний, давая хотя бы на мгновение почувствовать бесконечную радость, невыносимую боль, острую зависть, изнуряющий гнев… Прекратить страдания можно мудростью, нравственным поведением, дисциплиной ума. Как учит Будда, человек, сумевший перед смертью разрушить три главные зависимости (страстное желание, зависть, привязанность к существованию), не должен бояться состояния, которое его ждет. Подобно тому, как река в конце концов достигает моря, так и разум умершего будет включен в более высокое существование и поведет к окончательной цели — к вечному миру нирваны. Новообращенному же (полностью просветленному) не грозит новое рождение и страдание, ему уготовано окончательное освобождение.

Из городка Буддха Гаи принц Сиддхартха Гаутама, теперь проповедник Будда Шакьямуни, прошел за десять дней почти две сотни километров до Сарнатхи, селения вблизи Бенареса. В Оленьей роще он обратился со своей первой проповедью к пятерым монахам, осуждавшим его за отказ от аскетизма и жажду, как им казалось, земных радостей. По сути, это было обращение через них — к миру. Величие и искренность просветленного, предельная ясность умозаключений сделали монахов его друзьями и последователями. Они образовали первую буддийскую общину, которой суждено было стать колыбелью мировой церкви, сегодня насчитывающей сотни миллионов верующих.

Пять наставлений буддийской этической практики, определяющих правила поведения человека на все времена, предусматривают обязательства, которые должен принять на себя человек, намеренный противостоять губительным страстям: не причинять вреда живым существам, ничего не брать у других, если это не дают добровольно, не нарушать супружескую верность, воздерживаться от лживых обещаний. И пятое обязательство, как его адаптировали современные исследователи буддизма, — «воздерживаться от употребления опьяняющих напитков и наркотиков, чтобы не терять контроль над собой» . Мне бы не хотелось специально выискивать в буддийском учении моменты, как бы «работающие на тему», но было бы неоправданным обойти молчанием прямой завет Будды Шакьямуни.

Я еще толком не видел Лхасы, когда тибетцы, сотрудники местной туристической компании, уговорили отправиться с ними через Брахмапутру к перевалу, откуда открываются панорамы Гималаев. Мы выехали, чуть солнце позолотило пики гор. Какой простор! Горные цепи как волны: одна синее другой. Кажется, я начинаю понимать словосочетание — оглушительная тишина. Впрочем, может быть, это от высоты так наглухо заложило уши. Проводники машут, шевелят губами, но их возгласы не долетают до слуха, хотя они в нескольких шагах от меня. Голоса уносит в сторону бесшумный ветер.

Спустившись с перевала, мы остановились у пирамиды из камней. Это культ хозяина местности, обиталище добрых духов, которых путники одаривают деньгами, конфетами, платочками. Когда-то у таких пирамид тибетцы совершали коллективные ритуальные жертвоприношения. Теперь проходящие или проезжающие мимо странствующие люди оставляют маленькие дары, надеясь если не на перемены в судьбе, то, по крайней мере, на благополучное завершение маршрута. Свежие подношения вызывают улыбку: баночки из-под кока-колы, обертки жвачек, монеты разных стран…

Машина остановилась в деревне.

Дворов десятка три, дома с плоскими крышами, слегка напоминают монастыри — такие же массивные, прямоугольные, аскетичные, с маленькими узкими оконцами, способными противостоять песчаным ветрам. На первых этажах тибетцы держат скот и хозяйственный инвентарь — деревянная маслобойка, ведерки для доения овец, ступы для размола зерна. Заходим в первое попавшееся строение и по приглашению хозяев в окружении ребятишек поднимаемся по крутой лестнице. Потолок поддерживается круглыми деревянными столбами, ярко раскрашенными в красные, желтые, зеленые цвета; на комоде (алтаре) фотографии высших ламаистских священников и ритуальные предметы — колокольчики, ваджра, мандала. По стенам танки (картины на сукне) с изображением будд, бодхисаттв, мирового дерева, животных буддийской мифологии. В помещении ни стула, ни табуретки — только подушки в цветастых наволочках на полу…

Хозяева провели во двор, усадили в тени за столик, угостили тсампой — главным блюдом тибетского стола. Я наблюдал, как ее готовят. Ячмень поджаривают до потемнения на сковороде, зерна идут на помол, коричневую муку снова жарят, ссыпают в деревянную чашку, заливают горячим чаем с топленым ячьим маслом. В кашицу добавляют масла и соли. Вязкой массе придают форму печений или рулета. Тсампа хорошо принимается организмом в любое время года и везде — под крышей дома, на пашне под открытым небом или на пешем пути в Лхасу, куда семья раз в год направляется к большим монастырям поклониться буддам и, если удастся, отвести душу в беседах с мудрыми старцами-предсказателями.

Мои спутники из туристической компании о чем-то попросили хозяев, и скоро хозяйка принесла кувшин и рюмки.

Местный самогон чанг из проросшего забродившего ячменя не слишком крепкий, похож па подогретое пиво. Путем перегонки можно из чанга получить напиток покрепче. Судя по литературе, контакт тибетцев с алкоголем не столь продолжителен, как у европейских народов, их организм пока не приобрел защитных функций и под воздействием даже слабых напитков, даже в малых дозах, разрушается быстрее. Как рассказывают сами тибетцы, несмотря на каноны ламаизма, среди них, даже среди монахов, есть люди, генетически расположенные к употреблению алкогольных напитков и в состоянии опьянения проявляющие агрессивность, враждебность, склонность к скандалам. В городах состоятельные чиновники могут себе позволить покупать в магазинах китайскую рисовую водку, но большинство предпочитают пиво и чанг. Самогон способен вызвать зависимость, обычно наблюдаемую, когда выпивохе приходится от более крепкого спиртного воздерживаться. Содержание алкоголя в крови падает, и снять эту физическую и психическую тяжесть он может только новой пиалой самогона.

Хозяин и хозяйка, по их словам, к алкоголю равнодушны, но в доме напиток всегда есть. На случай праздника или появления гостей. Среди соседей не замечалось выпивающих сверх меры. Но сыновья некоторых, побывав в Лхасе, возвращаются, бывает, другими людьми: требуют у родителей самогон, сами его варят; в часы их веселья деревня долго не может уснуть. В горах, не избалованных событиями, об этих эпизодах вспоминают месяцами.

Пожав руки хозяевам, мы вернулись к машине и скоро спустились к озеру Ямдрок Тео.

На берегу и в воде неподвижно стоят яки с печальными глазами. Их десятка три-четыре. Похоже, они сами пришли из деревни на водопой. Мои провожатые отыскали хозяев старого баркаса, договорились о водной прогулке, но мотор давно не был в работе, долго не заводился, а когда взревел, яки как по команде повернули головы в нашу сторону, не испугавшись, а как бы из интереса увидеть сумасшедших, которым взбрело на ум прогуливаться по озеру в этот пасмурный, ветреный час.

К вечеру возвращаемся в Лхасу.