Пакистан: опиум, беженцы и Аллах

Муллы мечети Фейсала на антинаркотических занятиях — Генерал Зафар Аббас: «И да поможет нам Аллах!» — «Най Зиндаги»: десять дней на детоксикацию и годы — на реабилитацию — Приют Парвин Азам-Хан в Пешаваре — Поездка в лагерь афганских беженцев — Зачем губы детей мажут опиумом — К пуштунам через Хайберский проход — У пограничников поста Мични

О вы, которые уверовали! Не приближайтесь к молитве, когда вы пьяны, пока не будете понимать, что вы говорите…

На зеленом газоне сидят семеро бородатых мужчин в чалмах. На коленях у одного мальчик лет пяти или шести и раскрытый Коран. Он нараспев читает суры, возвышенные слова взмывают в чистое небо высоко над головами. За ними на зеленой лужайке другие группы верующих людей, среди них женщины в шароварах, скрывающих фигуру, в одеждах до пят и в паранджах, покрывающих голову так, чтобы оставалась только узкая щелка для глаз. У некоторых женщин лица открыты, но на это нарушение закона ислама никто не обращает внимания даже здесь, перед мечетью Фейсала, великолепным украшением Исламабада. Архитекторы отошли от традиционных решений и предложили проект изломанной стеклянной конструкции с четырьмя устремленными в небо остроконечными минаретами, похожими на готовые к старту ракеты. Красивее ее нет мечети в Пакистане. Здесь совершаются наиболее торжественные богослужения с участием высших иерархов мусульманской церкви.

Сейчас вечернее время, служба закончилась, но верующие не расходятся, прогуливаясь вокруг мечети, которая так органично вписывается в изломанные контуры синеющих гор, словно была рождена одновременно с ними. Я прилетел в пакистанскую столицу в те дни, когда мусульманские паломники возвращались из Мекки, гордые отныне полученным титулом «хаджжи». На их лицах еще свеж загар от аравийского солнца, на них длиннополые туники, зеленые чалмы, у каждого в руках пластмассовые бочонки со святой водой. Их многие тысячи. Они белым облаком плывут от трапа самолета и заполняют собой залы аэровокзала. В местах паломничества они были в особой белой одежде «ихрам», в сандалиях и с непокрытой головой. Почти десять дней странствия (у некоторых больше) они жили в частных домах и в палатках, не стриглись, не брились, не пользовались благовониями. Но испытывали огромный душевный подъем во дворе мечети аль-Масджидуль уль-харам, слушая проповеди и семь раз обходя вокруг Каабы, стараясь поцеловать Черный камень или хотя бы дотронуться до него рукой.

В священных местах они чуть отошли от потрясения, испытанного ими в аэропортах Карачи и Исламабада перед посадкой в самолеты, когда громкоговорители строго предупреждали пилигримов не брать от посторонних людей никаких подарков для передачи в порту назначения, чтобы не попасться на невольной перевозке наркотиков. Им не советовали также брать в дорогу пищу. Служащие авиакомпаний каждому вручали листовку с предупреждением, что грозит любому, какой бы ни был у него сан, за соучастие в контрабанде запрещенных веществ. Багаж у всех просвечивали, иногда рылись в вещах, подозрительных обыскивали. Еще недавно такого даже вообразить было нельзя.

Вернувшись на родину, отдохнув в своих домах и переодевшись, паломники прогуливаются со своими семьями у мечети Фейсала. Кого тут только нет — молодежь, женщины, дети, люди старшего поколения, иные передвигаются, опираясь на палку. Но сколько я ни приходил сюда, ни здесь, ни в каком-либо другом месте, в столичных ресторанах тоже, я не видел даже слегка выпивших людей. Говорят, эта традиция берет начало с 628 года, когда после Хейбарского сражения пророку Мухаммеду был ниспослан коранический стих о запрете спиртных напитков. Тогда все жители Медины — и употреблявшие алкоголь, и производившие его, и торговавшие им — одновременно вылили все запасы на улицы города, который потом тридцать дней источал запахи запретных напитков. Мусульманская религия отвергает винопитие, но я представить себе не мог, что существуют сегодня страны, где люди, большинство их, на самом деле не употребляют спиртных напитков и считают грехом сидеть за одним столом с теми, кто в соблюдении этого закона не слишком строг. В какой-то мере такой запрет объясним, по всей вероятности, характером молитвы. Мусульманин должен пять раз в сутки (на рассвете, в полдень, в середине дня, после захода солнца и в начале ночи) совершать намаз, при этом вставать на колени, простираться ниц, делать другие телодвижения, причем не раз, и вряд ли у него получатся ритуальные действия, если он в состоянии хотя бы легкого опьянения. Эту ситуацию имеет в виду Коран, запрещая пытаться совершать молитву в нетрезвом состоянии ума.

— Но есть же верующие с алкогольной и даже наркотической зависимостью! — вызывал я на разговор пожилого муллу, с которым познакомился на ступеньках мечети Фейсала. Он не стал отрицать, а попытался объяснить сложность ситуации некоторым противоречием в самом Коране. Верующие не вправе прикасаться к натуральному вину (по арабски «хамр»), но в тексте священного писания нет прямого запрета на крепкие напитки и на наркотики. Возможно, во времена создания Корана (VII — VIII вв.) мусульманское население еще не знало крепких напитков. Но наркотические вещества появились раньше! Беседуя с пакистанскими священнослужителями и роясь в книгах, я искал разгадку этой странности и в конце концов нашел. Знатоки арабского языка объяснили: арабское слово «хамр» обозначает не только натуральное вино, но любые спиртные напитки и наркотики. Это подтверждает Валерия Порохова, осуществившая поэтический перевод Корана на русский язык, одобренный высшими авторитетами мусульманской церкви. В ее переводе стихи звучат так: «О вы, кто верует! / Все, что пьянит (и травит) ум, / азартные затеи, / и камни (жертвенников, алтарей и мест молений), / (и жребии) на стрелах — / все это — мерзость, что измыслил Сатана. / Так воздержитесь же от этих искушений, / и может быть тогда / вы обретете (истинное) счастье/» .

«Пьянит и травит» — переводчица убеждена в абсолютной точности передачи смысла понятия «хамр», употребленного составителями Корана, призывавшего мусульман никогда не быть рабами плотских привычек. Тело человека по исламу — это храм Святого Духа, который не должен быть осквернен. Свод правил предостерегает мусульманина от жадности, мнительности, недоверия, лживости, предательства, несправедливости, прелюбодеяния, высокомерия, многих других пороков, несовместимых с исламской моралью. В их ряду — алкогольное и наркотическое омрачение разума.

В Коране содержится еще одно прагматичное объяснение причин, по которым верующие должны быть подальше от веществ, вызывающих изменение сознания: «И хочет Сатана азартом и вином/ вражду и ненависть средь вас посеять / и уклонить от поминанья Бога и молитвы. / Ужель вы не сумеете сдержаться?» .

Увы, сегодня в Пакистане многие беззащитны перед Сатаной. Медики оценивают число наркозависимых пакистанцев в четыре с половиной миллиона, а если учесть, что у каждого по крайней мере десять близких родственников, тоже страдающих от мучений дорогого им человека, то получается: в стране каждый четвертый — жертва наркомании.

Одни пакистанцы употребляют наркотики, другие употребляют и торгуют ими, третьи сами не употребляют, занимаясь исключительно наркобизнесом. Их сдерживают почти триста тысяч полицейских, сотрудников антинаркотических сил, пограничников, таможенников, при этом по обе стороны противостояния находятся мусульмане, есть даже те, кто совершал паломничество в Мекку, клялся соблюдать священные заветы посланника Аллаха, но заветы понимают по-разному. Над людьми, которые связали себя с наркотиками, довлеет свойственное мусульманскому вероучению чувство фатализма. Мусульманин больше, чем приверженец другой религии, верит в предопределенность судьбы, отпущенной ему до конца дней. И если кому-то суждено страдать от наркотической зависимости или быть гонимым за выращивание мака или за уличную торговлю наркотиками — таков свыше предписанный жизненный путь. Каждому свое: один ловит рыбу — другой ее ест. Всевышний одаряет одного и отказывает другому.

— Европейцы пытаются убедить остальной мир, будто наркоманов лучше снабжать препаратами и инструментами, в которых они нуждаются, чтобы не заставлять их, например, пользоваться грязными иглами… Это у них называется снижением вреда! — говорит мне лейтенант полиции Абдул, несущий патрульную службу у мечети Фейсала.

На газонах вокруг мечети много людей, почти все семьями или группами. В зоне патрулирования все спокойно, нарушения порядка здесь почти не бывает. Лейтенант не прочь скоротать время в разговорах со случайными людьми.

— Вы думаете иначе? — спрашиваю я.

— Священное право мусульманина — требовать дозволенного, законного, добиваться всего, что по исламским законам положено, любыми способами, вплоть до джихада, священной войны. Но если человек требует запрещенного, если не понимает, чему учит священное писание, и не слышит голоса пророка, чем можно уменьшить вред, который он сам себе наносит неправедной жизнью?

— Кто может быть арбитром в этом споре, лейтенант?

— Шариатский суд!

Для мусульманина шариат — свод высших беспрекословных юридических и этических правил поведения. В свое время им руководствовался пророк Мухаммед, вслед за ним халифы, султаны, шахи, ханы и другие мусульманские феодалы. Сегодня на решение шариатского суда выносят запутанные дела, в том числе связанные с наркотиками.

— Скажите, лейтенант, вы здесь дежурите постоянно, заходите в мечеть во время службы, слушаете проповеди — бывает, чтобы муллы говорили верующим о наркотиках?

— Очень часто! Нельзя участвовать в наркоперевозках, употреблять гашиш, опиум, героин, надо воздерживаться от всего, что искажает сознание!

— Муллы сами решают, что и как говорить, или…

— В мечети приезжают сотрудники Антинаркотических сил. Они собирают мулл на семинары, говорят о своей стратегии, советуют — что и как объяснять пастве. Обычно во время пятничной проповеди муллы напоминают пастве о вреде наркотиков. Некоторые муллы сами едут в Равалпинди посоветоваться с генералами антинаркотических войск.

— Помогает?

Вопрос смутил лейтенанта.

— Пока хоть один пакистанец употребляет наркотики или зарабатывает на перевозке, воздержимся говорить об успехах.

Я слышал легенду о существовавшей когда-то близ долины Бекаа в Ливане мусульманской секты, основанной в конце XI века Хасан-ибн-ас-Саббахом. Ее приверженцы, агрессивные фанатики, своей жестокостью повергали в ужас соседние племена и отряды крестоносцев. От них в Европу пришло странное слово «ассасин» (в переводе «убийца»), искаженное арабское «гашшашин», как называли себя члены секты, возбуждаемые гашишем, поддерживавшим в их сознании постоянную иллюзию блаженства. Потом слово вошло в лексикон других народов, в небольшой набор слов, которые со временем люди стали произносить с оглядкой по сторонам. Вряд ли существовали широкие контакты фанатиков той долины с народами нынешнего Пакистана, но пакистанцы с тех же древних времен выращивали коноплю и получали из нее смолу, которую тоже любили есть и курить, называя ее по-своему — «шарас». Сегодня почти везде растет конопля, а особые сорта ее, дающие жирный гашиш, встречаются в труднодоступных горных районах пакистано-афганской границы.

Особая головная боль пакистанцев — опиаты. Маковые поля здесь заалели много веков назад. Опиум употребляли сам по себе, смешивали с другими веществами и курили, иногда ели, а гурманы добавляли в чай, в прохладительные напитки. Большинство предпочитали курить и смотрели на любителей внутривенных инъекций с недоумением. Медики применяли опиаты как сильнодействующие болеутоляющие средства, открытые еще врачами Древнего Египта, Греции, Рима. Так было до новейшего времени, когда опасность зависимости от опиатов заставила правительства спешно вносить изменения в законодательство. В шестидесятые годы нашего столетия пакистанцы стали спешно закрывать легальные опийные лавки. Но наркоманы-то остались! И нужда их не уменьшилась, а в условиях запрета стала возрастать. На действия властей наркобизнес ответил ошеломляюще: даже двадцать лет спустя здесь продолжали собирать каждый год по восемьсот тонн запрещенного опиума — больше, чем прежде, — и он находил сбыт, но уже в обход контролируемых каналов, возник огромный криминальный бизнес. Большую часть урожая дельцы переправляли в Европу для переработки в героин, а в восьмидесятых годах появились пакистанские подпольные героиновые лаборатории. Они совершенно изменили структуру производства и распространения наркотиков. Другими становились наркоманы: их эйфория казалась причудливей и сладостней, привыкание выражалось в еще более тяжелых формах. С обращением к шприцу, чаше всего грязному, участились случаи заражения крови, распространения смертельных заболеваний. В середине девяностых годов в Пакистане насчитывалось три миллиона наркоманов. Больше половины — героиновых .

Стратегию борьбы с наркотиками разрабатывают в Равалпинди.

Этот типичный колониальный город бывшей Британской Индии, расположенный в горной долине, одно время был столицей Пакистана, когда ею перестал быть Карачи и еще не построили Исламабад. Здесь до сих пор шумные базары, где прохожих хватают за рукава и тащат к торговым рядам с металлическими тарелками, украшенными эмалью, с медными и бронзовыми кувшинами, подсвечниками, разной утварью. Надо смотреть под ноги, чтобы случайно не задеть примостившихся в неожиданных местах заклинателей змей и их кобр, внимающих звукам дудочки.

Я ехал на машине из Исламабада в Пинди (так пакистанцы называют Равалпинди). В старинном особняке, когда-то занимаемом премьер-министрами Пакистана, теперь штаб-квартира национальных Антинаркотических сил.

Глава ведомства генерал-майор Зафар Аббас тридцать лет служил в танковых частях. Даже если не знать об этом, по коренастой фигуре и манере ходить вразвалочку можно догадаться, что большая часть жизни этого военного прошла в замкнутом пространстве. За два года его руководства ведомством Пакистан сумел сделать то, чего не удавалось ни одной крупной макосеящей стране Азии: разгромив две сотни героиновых лабораторий, заявить мировому сообществу, что это вещество в стране больше не производится и производиться не будет. Власти говорили чистую правду. Но зависимых от героина пакистанцев не становится меньше. Для разгадки этой таинственности я искал встречи с генералом.

— Вы задаете мне философский вопрос, можно ли в принципе победить наркобизнес в одной стране…

Генерал принялся вышагивать из угла в угол.

— Если вдоль границы построить железобетонную стену, поднять сторожевые вышки и на всем протяжении установить пулеметы, бьющие по нарушителю автоматически, даже такая самоизоляция не спасет страну от проникновения наркотиков, когда соседи ищут рынки сбыта.

Сосед Пакистана — Афганистан.

— Но почему? — не понимал я.

— Соседи обязательно что-нибудь придумают. Начнут приручать журавлей и перебрасывать капсулы с героином в их желудках. Нам что — сбивать птиц залповым огнем из всех танковых орудий? Перенацеливать на них боевые ракеты? Поднимать в воздух истребители-перехватчики?

Генерал помолчал.