Пакистан: опиум, беженцы и Аллах

— Допустим, пакистанцы покончили с опиатами. Нет их больше! Но где гарантии, что в результате нас не обступят новые проблемы, еще более тяжкие, которых пока мы не знаем, слава Аллаху?

— Что вы имеете в виду?

— Амфетамины и метамфетамины. Знаете, я не уверен, что с полной ликвидацией опиатов не начнут расти подпольные фабрики по выпуску химических стимуляторов. И тогда вместо трех с половиной миллионов пакистанцев, сегодня употребляющих опиаты и пребывающих в полусне, появятся три с половиной миллиона раздражительных, охваченных судорогами людей с гиперактивными рефлексами и параноидальным бредом. Мы этого хотим?

Но до ликвидации опиатов далеко.

Генерал достает с полки том, изданный Программой ООН по наркотикам, и открывает заложенную страницу: между 1998 и 2000-м годами Афганистан увеличил посевы опийного мака вдвое и теперь лихорадочно ищет пути вывоза в близлежащие государства. Лидеры талибов оказались между молотом и наковальней. С одной стороны, им не хочется навлекать на себя раздражение мировой общественности. Они обнародуют ультиматумы о закрытии героиновых лабораторий и привлечении их владельцев к шариатскому суду. С другой стороны, они не в силах помешать крестьянам выращивать опийный мак. В разрушенной войной и бедствующей стране это единственная культура, имеющая постоянный спрос, способная привлекать банковские кредиты, кое-как обеспечивать малоимущие хозяйства. И что делать Пакистану, когда граница местами проходит через разделенные деревни — половина на пакистанской стороне, другая — на афганской. Запретить людям ходить из хижины в хижину, то есть из одного государства в другое?

— Мы хотим убедить правительство талибов и афганских крестьян все-таки ликвидировать плантации опийного мака. Но прежде надо каждой деревне помочь восстановить дороги, школы, электросети, водоснабжение. Этот подход сработал у нас. Мы должны талибам тоже дать шанс.

Афганистан не выходит из головы генерала Зафара Аббаса.

Пакистано-афганская граница протяженностью две тысячи сто километров. Местами высоко в горах пересечена древними караванными тропами. На скрещении дорог из Китая через Центральную Азию к югу Европы встречались, знакомились, обменивались товарами и мыслями купцы, миссионеры, художники. Сегодня их заменили контрабандисты, несущие в пакистанские города и к морскому побережью афганские опиаты, в том числе героин. Среди контрабандистов преобладают афганцы, но есть пакистанцы, непальцы, нигерийцы, узбеки. Пакистан из страны-производителя превращается в зону международного транзита. Отсюда опиаты проносят на самолеты, совершающие рейсы в Иран и в страны Европы. Перевозки планируют состоятельные люди, часто с высоким общественным положением и политическим весом. В дни моей поездки газеты писали об аресте бывшего члена пакистанского парламента, владельца крупной газеты. Его подозревали в причастности к наркоторговым операциям. Пакистанские наркобароны связаны с международной мафией, они хорошо известны властям. Для задержания нужны стопроцентные доказательства вины, а их трудно поймать на месте преступления.

В Пакистане запрещено употреблять любой наркотик. Если полиция застала человека, поддавшегося искушению или хотя бы хранящего психоактивные вещества, его не бросят в тюрьму, но обяжут за счет государства пройти курс детоксикации. Уличный торговец наркотиками приговаривается судом к лишению свободы на долгое время, а то и пожизненно. А попадись он с килограммом и больше героина, его может ждать смертная казнь через повешение. Говорят, за последние три года смертные приговоры вынесли двум десяткам наркоторговцев, но нет ни одного свидетельства приведения приговора в исполнение. Это в Саудовской Аравии каждую пятницу при стечении огромной массы людей злостных наркоторговцев публично вешают. В Эр-Риаде и Джадде на зрелище собираются бедуины из ближайших пустынь. Пакистанцы же суровы по форме. А когда доходит до дела, верх в душах берет сострадание. «У наркоторговца может быть четверо-пятеро детей. Кто их будет обеспечивать?» — слышал я от полицейского у отеля «Голубая звезда» в Исламабаде.

На прощание генерал Зафар Аббас произнес слова, неожиданные в устах грозы наркомафии, но естественные для верующего мусульманина:

— От вина и от наркотиков человек теряет разум, забывает о Боге, легко совершает дурные поступки, которых сам потом стыдится. Путь к спасению один — следовать заветам пророка Мухаммеда: запретить самим себе употребление веществ, которые нарушают нашу физическую, умственную, душевную целостность. И да поможет нам Аллах, милостивый и милосердный!

Дорога из Исламабада в Ангори петляет меж лесистых холмов. Пакистанский водитель ведет машину на больших скоростях. Деревья сливаются, различить породы не удается. Только на островках красной земли замечаешь хвойных красавцев с длинными темными иглами, очень похожих на сибирский или ливанский кедр (да простят мне ботаники эту неразборчивость).

Мы быстро преодолели тридцать километров на восток от Исламабада и оказались у цели нашей поездки — у реабилитационного наркологического центра «Най Зиндаги», частной некоммерческой медико-социальной службы. По рассказам, она отличается от других, виденных прежде.

На тропе нас встретил Тариг Зафар, совладелец и менеджер проекта, в который вовлечены по преимуществу уличные наркоманы — исламабадцы, афганцы, эмигранты из других стран. Созданный в 1995 году медицинский и социальный проект казался изобретением ума не вполне здравого — на первых порах он сулил сплошные убытки. Но в долговременной перспективе проект обещал вернуть предпринимателям расходы и укрепить секторы бизнеса (строительство, восстановление разбитых автомашин, производство кожаных изделий) квалифицированными и преданными работниками, подготовленными компанией из бывших наркоманов. По большей части уличных — самых униженных и беззащитных.

Их подбирали на окраинах и с их согласия (это обязательно) привозили в «Най Зиндаги» для детоксикации, а затем для послебольничного медицинского ухода, профессионального обучения. Сама детоксикация большинству пациентов мало что давала. Они возвращались в подворотни и снова засучивали рукава для инъекции. Сегодня курс лечения и учебы продолжается не меньше трех-четырех месяцев, иногда больше. Сюда не принимают курильщиков марихуаны — только потребителей опиатов, первым делом героина. Типичный новичок — молодой человек, не имеющий дома, семьи, профессии, трудовых навыков. Ему предлагают стандартный курс: десять дней на детоксикацию и десять недель на реабилитацию. Иногда десять недель растягиваются до года. Ни пациент, ни компания не в состоянии брать на себя расходы по столь длительному содержанию.

— Ладно, говорим мы ему, оставайся у нас, будешь получать питание, чай, сигареты, от двухсот до четырехсот рупий на личные нужды, не будешь оплачивать электроэнергию, но возместишь эти наши расходы работой в компании, — рассказывает Тариг.

— Но почему «Най Зиндаги» в тридцати километрах от города?

— Никакой романтики — чистый прагматизм. Здесь дешевле земля, здоровая природная среда, микроклимат позволяет обходиться без кондиционеров, меньше расходы на электричество. А в город ходят автобусы, шесть раз в день.

— А бывает, что пациенты и здесь принимают наркотики?

— Иногда… Обнаружив, мы говорим: ладно, больше так не делай. Или просим покинуть центр. Замков у нас нет, никого насильно не держим.

Почему пациенты тянутся в «Най Зиндаги»?

В других реабилитационных центрах отбирают пациентов, пригодных для лечения и адаптации. Если кто-либо не отвечает условиям содержания, ему вряд ли найдется место. В «Най Зиндаги» свой подход: принятые в центре принципы должны отвечать потребностям пациента. А если не отвечают, надо менять не пациента, а принципы. Вначале сотрудники центра внушали себе и друг другу: мы помогаем тем, кто хочет бросить наркотики, а если такого желания нет, тогда это не наш пациент. Действительность выработала иную философию: лучше, если ты вообще к наркотикам не будешь прикасаться, но если тебе совсем невмоготу, кури или глотай, но не колись. А если все же приходится колоться, не используй общие иглы!

— Вас не упрекают в потакании наркоманам? — спрашиваю я.

— Нужно выслушать и спросить пациента, чего он хочет, и если сразу отвратить от наркотиков не получается, остается помочь из всех зол выбрать меньшее.

Меня интересовала экономическая сторона.

В промышленной компании из двухсот пятидесяти работников восемьдесят процентов — бывшие пациенты центра. От строительных, авторемонтных, столярных, прочих работ компания получает хорошую прибыль. По общему согласию треть (точнее, тридцать процентов) направляется на содержание реабилитационных центров (теперь их два — в Ангори и в Лахоре): на детоксикацию больных, последующую медицинскую помощь, занятия групповой и семейной терапией, оплату высокопрофессиональных наставников. Почти все наставники тоже из бывших наркоманов. Работающие пациенты, продолжая лечиться и заниматься, получают в месяц три тысячи рупий, а когда закончат курс реабилитации и будут числиться полноправными сотрудниками, их заработная плата поднимется до тридцати тысяч рупий. И никаких доноров — только из прибылей компании. Для новичков это реальный свет в конце тоннеля. Есть ради чего брать себя в руки.

— А если, уже работая, человек сорвался — с ним прощаются?

— Это было бы проще всего, но невыгодно ни ему, ни компании. Мы поступаем совершенно беспринципно: нарушителя дисциплины отправляем на детокс. Через десять дней он возвращается на рабочее место как ни в чем не бывало. Такая беспринципность — наш принцип.

По статистике, после детокса пятнадцать процентов больных воздерживаются от наркотиков в течение года. При детоксе с реабилитацией — пятьдесят пять процентов, при детоксе, реабилитации и последующей работе — девяносто четыре процента.

— Кто вас надоумил так обходиться с пациентами? — спросил я.

— Меня не надо было учить. Я сам употреблял наркотики пятнадцати лет, с 1974 по 1989 год, вплоть до женитьбы. Теперь у меня жена, двое детей, успешный бизнес… А «Най Зиндаги» мы стали создавать через год после того, как я сумел переломить себя и уже был в состоянии убеждать других своим примером.

Под навесом десятка два пациентов, находясь на реабилитации, строгают, сколачивают ящики, мастерят домашнюю утварь. Вот красит тумбу сорокалетний инвалид Музомел, родом из Бангладеш. Он без обеих ног — попал в автокатастрофу, пришлось ампутировать. Просил подаяние, восемь лет употреблял алкоголь и героин. Пять лет назад его подобрали работники центра — прошел детоксикацию, реабилитацию, программу обучения, стал работать в красильном цехе. На родине остались жена и двое детей. Я спросил, сколько времени Музомел намерен провести в этом центре. Он не понял вопроса, а когда я переспросил, ответил не без удивления:

— Всю свою жизнь!

— Но почему? — настаивал я. — Вы не намерены возвращаться к семье?

— Уходить из «Най Зиндаги» не хочу и боюсь. Я долго жил на улице, употреблял наркотики, был безработным, меня не уважали. Теперь все иначе. А семья… Жена и дети рады, что я жив и бросил наркотики. А дальше видно будет.

Я пожелал Музомелу скорейшей встречи с любимыми.

Будь у Музомела обе ноги, он бы, по его словам, непременно участвовал бы в новом проекте центра «Най Зиндаги». Бывшие больные, покончив с пристрастием, идут на улицы, знакомятся с бродягами, употребляющими вещества, провоцирующие половую распущенность и увеличивающие риск заражения СПИДом. Если только начали принимать — уговорить скорее заняться лечением, увести в центр. А хронических наркоманов, не способных и не желающих бросить наркотики, хотя бы научить безопасным приёмам.

Что привлекает в опыте «Най Зиндаги»?

Частная некоммерческая медико-социальная служба демонстрирует способность организовать длительную реабилитационную помощь широкому кругу больных. Каждый год через центр проходят полторы тысячи человек, по преимуществу из группы риска. Им не навязывают программы, требующие быстрого, полного, окончательного отказа от пристрастия. Здесь учитывают эмоционально-психический склад пациентов и стремятся минимизировать негативные для личности и общества последствия от употребления наркотиков.

Социальная стратегия центра предусматривает достижение конкретных реалистичных целей, связанных с обучением пациента рабочей специальности, способной обеспечивать пациента и его семью средствами существования. Достоинствами такого подхода можно считать обретение пациентами уверенности в себе и своем будущем. Чувство уверенности укрепляют гарантии промышленной компании, содержащей наркологический центр и заинтересованной создавать для людей, прошедших через «Най Зиндаги», рабочие места на производствах и в самом центре. Девяносто процентов служащих центра — бывшие пациенты.

Приоритетами «Най Зиндаги» являются, повторяю, не собственные принципы, предварительно выработанные, а только интересы пациентов. Если установки и потребности пациентов не совпадают, персонал готов пересматривать и менять свои принципы, руководствуясь генеральной задачей — уменьшением вреда, принятой в социальной стратегии Великобритании и Нидерландов. Она предусматривает, в частности, обеспечение наркоманов чистыми безопасными шприцами. Вопреки доводам критиков такого подхода, число пакистанских наркоманов по этой причине не увеличивается, но наблюдается их декриминализация и сокращение числа зараженных ВИЧ-инфекцией.