Аборигены Тасмании и компания «Джонсон и Джонсон»
Чтобы снять сомнения о цели моих расспросов, интересуюсь, можно ли купить марихуану и сколько стоит порция на пару сигарет. Молодые люди смотрят на меня внимательно, но не находят, похоже, признаков полицейского провокатора. Кивком головы парень приглашает следовать за ним. Мы проходим к бильярду, где лампочка покачивается над зеленым сукном, и садимся за столик в затемненном углу.
— Сколько? — спрашивает он, озираясь.
— На пару сигарет.
— Ты правда не полицейский?
— Ну где ты видел полицейских с ужасным акцентом, как у меня?
Он возвращается к стойке, шепчется с сестрой. Она открывает лежащую на коленях сумочку, он сам достает из нее пакетик. Теперь он идет ко мне, руки в карманах, как ни в чем не бывало. Мы выходим на улицу, за углом набиваем марихуану в мундштук, закуриваем — а что мне оставалось делать? — и возвращаемся к стойке. Тасманийская марихуана крепка, с высокой концентрацией тетрагидроканнабинола. Видимо, мягкий островной климат очень хорош для конопли, она из самых сильнодействующих в мире, как вся австралийская конопля. Теперь, дымя сигаретами, мы могли поговорить как люди, понимающие один другого. Островитяне, говорит мой друг, предпочитают алкоголь, но потребителей наркотиков становится все больше. В последнее время тасманийцы экспериментируют с гибридами домашней конопли и конопляным маслом, обладающим повышенным содержанием активных веществ.
Найти работу островитянам нелегко, брат и сестра обошли множество мелких предприятий, но свободных рабочих мест нет. Пытались наняться на ферму, ухаживать за посадками, чем занимались в детстве, когда были живы родители. Но в офисе компании «Джонсон и Джонсон», имеющей здесь плантации, им сказали, что шансов нет — хозяева не допускают к работам аборигенов.
— А что у них за плантации? — спросил я.
— Маковые… Собирают опиум.
— Что-что?!
Так я впервые услышал о тасманийских маковых полях известной компании, созданной американцами — братьями Джонсонами в середине восьмидесятых годов XIX века и имеющей сегодня представительства в ста девяноста странах. Мировая медицина знает компанию как производителя перевязочных, фармакологических, болеутоляющих средств, предметов санитарной гигиены для женщин, туалетных принадлежностей для детей, аппаратов по диагностике многих заболеваний, предметов для ухода за кожей и волосами… Но опиумные поля на Тасмании?
Со студенческих лет мне помнится история этой старейшей компании. Она началась с открытия Дж. Листера. В операционном зале он обнаружил мириады микробов, угрожавших инфекциями и заболеваниями, особенно пациентам с открытыми ранами. Стала очевидна необходимость защиты ранений антисептическими средствами, но многие хирурги, его современники, не принимали открытие всерьез. У них не укладывалось в голове, что, оперируя без перчаток и нестерильными инструментами, они сами распространяли инфекцию. В числе первых сторонников перехода к антисептическому лечению ран был Роберт Вуд Джонсон, хирург из Нью-Брунсвика (штат Нью-Джерси). Вместо грязной ваты, собранной на свалках текстильных фабрик, он стал использовать стерильные хирургические повязки, запечатанные в пакеты и исключавшие риск заражения. Вместе с братьями Джеймсом и Эдвардом Роберт Вуд Джонсон арендовал помещение бывшей фабрики по производству обоев и начал производство новых перевязочных материалов, мягкой абсорбентной ваты, безопасных марлевых повязок. Хирурги больше не оперировали в обычной домашней одежде — стали надевать халаты.
Как могло случиться, что потомки славных братьев Джонсонов принялись выращивать мак и получать опиум на острове? Из разговоров с тасманийцами, а потом из скудных на этот счет публикаций можно представить картину высадки компании на тасманийских берегах. Это произошло в шестидесятых годах XX века. Скалистый остров с его мягким климатом и удаленностью от крупных материков показался идеальным для скрытого от глаз производства медицинских наркотических веществ. Компания добилась от местных властей разрешения на создание маковых плантаций в обмен на крупную финансовую поддержку скромного островного бюджета. Компании удалось получить лицензию ООН.
На площади почти в три тысячи гектаров развернулись посевы опийного мака. По две тысячи долларов, слышал я, платит компания тасманийским фермерам за обработку каждого гектара. Фермеры стараются: островной опийный мак по концентрации алкалоидов превосходит турецкий и индийский. Первичный экстракт из маковых коробочек получают на острове, а наркосодержащие фармакологические препараты (морфин, кодеин, бупренорфин, налтрексон и др.) производят на заводе в австралийском штате Виктория. Остров обеспечивает сорок процентов мировой потребности в легальных наркотиках. Компания не сообщает размеры прибыли от опийных хозяйств, но, по прикидкам островитян, она не ниже ста миллионов долларов. Доходность опийной отрасли изумляет тасманийских аборигенов. Они сравнивают: экспорт знаменитых тасманийских яблок приносит только семь миллионов. «Может, всю нашу землю засеять опийным маком?» — размышляет мой приятель из «Собачьего дома». Островитяне не допущены к работам на маковых плантациях. Когда коробочки набирают опийную силу, молодые аборигены устраивают ночные набеги. Прихватив аппараты для стрижки газонов, они пускают их по маковому полю. При свете луны загружают в машину мешки с семенными коробочками. При удачном налете удается взять до десяти тысяч коробочек. Если верить моему приятелю, одному из многих ночных проказников, у него и его друзей производство безотходное: из стеблей выжимают сок, цветки идут в чайную заварку, а из сваренных коробочек делают сильную опийную вытяжку.
Тасманийцы равнодушнее к кокаину, для большинства он слишком дорог — грамм стоит двести долларов, тогда как пособие по безработице — двести девяносто долларов в месяц. Молодежь оказалась перед мучительным выбором. Перевозчики кокаина из Южной Америки в Австралию бизнеса ради готовы уступать аборигенам в цене, предлагают разные скидки, но широкого распространения на острове кокаин пока не получил.
— Скажи, когда ломает, а денег на наркотики нет, что делаете? — спрашиваю брата и сестру.
— А что я могу делать? Подстерегаю ночью прохожих, отнимаю что удастся, продаю и покупаю наркотик.
— А я ухожу в лес, — говорит сестра.
— Это снимает тягу? — удивляюсь я. — Успокаивает?
— Нет! — смеется. — Моя бабушка показала в лесу места, где весной появляются грибы. Нарежешь, сваришь, поешь и будешь чувствовать себя, как будто лизнула марку с ЛСД… Очень красивые картины.
Мне снова было что вспомнить и о чем подумать.
Растительные галлюциногены использовались людьми с доисторических времен. Древние охотники и собиратели знали о свойствах психотропных грибов: сырые или сваренные над костром, они изменяли сознание, исцеляли больных, вызывали причудливое восприятие реальности. Часто они давали людям ощущение полета в незнакомых мирах, позволяя видеть из подоблачных высот благополучными свои стада и хижины. Мне рассказывали об этом аборигены Сибири. Их далеким предкам токсические грибы знакомы были со времен, когда отступили ледники и на материке стали появляться березы и ели, которым с тех пор сопутствует гриб с красной шапочкой, усеянной белыми пупырышками. Без мухомора когда-то не обходилась в тундре ворожба, без него невозможно было вызвать сверхъестественные силы, получать высшие удовольствия. Кажется, только принесенная за Урал-камень русскими людьми водка (XVIIв.) стала вытеснять из быта чукчей, юкагиров, камчадалов, других народностей токсические грибы, беря на себя их функцию стимулятора безумных состояний, а иногда бешенства .
У костров северных аборигенов я слышал мифы о мухоморах. Например, о том, будто в их мякоти находят убежище силы, общаться с которыми способен только шаман. Наевшись грибов, шаман впадал в глубокий транс, в этом состоянии он выполнял советы духов, укрывшихся в теле гриба. Говорят, поев мухоморов, северяне видят перед собой новых людей, причем точно в таких количествах, сколько было съедено грибов. Пришельцы увлекают человека в экстатическое путешествие к отдаленным мирам.
Мухомор известен на всех континентах, кроме Южной Америки и Австралии. Растущий на Тасмании гриб, как можно понять, по воздействию на психику похож на мухомор, но описания гриба столь общи и приблизительны, что говорить с уверенностью о том, какой вид грибов мои собеседники имеют в виду, невозможно. «Как грибы называются?» — спрашивал я знакомую в «Собачьем доме». «Грибы…» — «А на языке ваших предков?» — «Грибы!» Судя по рассказам, с их употреблением у людей совершенно меняются параметры окружающей среды. Содержащиеся в грибах алкалоиды воздействуют, скорее всего, на сетчатку глаза, увеличивая или уменьшая предметы до фантастических размеров. Реальные существа превращаются в великанов или предстают карликами — надо опускать голову, чтобы заметить копошащиеся у ног фигурки.
По-своему используют грибные галлюциногены горцы Новой Гвинеи. Под воздействием грибов в определенное время каждый год, независимо от праздников или ритуалов, они приводят себя в состояние высшего возбуждения. Женщины без устали поют, яростно предаются эротическим танцам и сексуальным утехам, а потерявшие голову мужчины, размахивая руками, истошно крича, бегают вверх и вниз по холмам, демонстрируя прилив энергии. Наблюдавшие их поведение исследователи относят это состояние к приступам грибного бешенства. В припадке наркотического безумия горцы терроризируют всех, кто попадает им под руку. Они обращаются к диким грибам и перед тем, как идти убивать людей. Убийство в состоянии неистовства выглядит одной из форм их самореализации .
Метаморфозы сознания, связанные с употреблением галлюциногенных грибов, описаны в романах Кастанеды, хорошо знакомого с грибами Мексики. Там больше двадцати видов психотропных грибов. Их ели свежими, катаясь по земле от приступов смеха и погружаясь в причудливые цветные видения. Эти грибы у древних правителей считались высшим деликатесом, их подавали на стол во время банкетов и церемоний. Древние майя до вторжения испанцев настолько почитали психотропные грибы и вызываемые ими галлюцинации, что оставили дошедшие до наших дней их каменные и глиняные изваяния.
В Мексике и Центральной Америке растет псилоциб — гриб с черной шляпкой и стелющейся по земле длинной волнистой ножкой. В просторечии его называют «шрумсом», «поганкой», «волшебным грибом». В нем обнаружены алкалоиды псилоцибин и псилоцин, способные изменять мышление, ощущения, настроение. Человек остается один с внезапно остановившимся временем, среди окружающих предметов необычных форм и раскраски. Принимающие наркотик «видят звуки» и «слышат цвета». Примерно то же самое ощущают принимающие синтетический псилоцибин .
Разговор с посетителями бара «Собачий дом» в Хобарте был не настолько продолжителен, чтобы можно было обнаружить умственное расстройство или неадекватное восприятие реальности у потребительницы тасманийских психотропных грибов. Но литература дает нам множество фактов, подтверждающих возможность некоторых растительных галлюциногенов резко менять настроение, вызывать смятение, подозрительность, неожиданные вспышки насилия. Снижается способность человека принимать обдуманные решения. В результате — непредсказуемые поступки, пренебрежение опасностями, несчастные случаи.
В нашей практике редко попадаются больные грибной наркоманией. Мухомор, другие ядовитые грибы не водятся в кыргызских лесах; местами встречается другая растительная отрава, так называемые «бледная поганка» и «иссык-кульский корень», от их употребления бывало, что люди умирали, но эффектов, подобных псилоцибиновым, не наблюдалось. Большинство пациентов, когда-то пробовавших грибы с активными психоделическими ингредиентами, оказывались из районов Русского Севера, из ленинградских и карельских лесов, но они страдали зависимостью от других наркотиков. Был единственный случай, когда женщина из Петрозаводска привезла в клинику двадцатипятилетнего сына, действительно больного грибной наркоманией. Повышенный интерес медиков вызвало не только знакомство с редким у нас диагнозом, но и личность пациента. Небритый, неопрятный, с падающими на плечи длинными волосами, сутулый и замкнутый, сам похожий на сохнущий гриб, он оказался человеком музыкально одаренным, пишущим тонкие лирические стихи и прозу. Со слов матери, он хорошо играл на скрипке, в детстве ему прочили большое будущее, но в подростковом возрасте в нем пробудился протест против нажима родителей, он забросил инструмент, стал нелюдим. И в клинике поведение больного было странным: он не выходил из палаты, был постоянно уныл, смотрел исподлобья, избегал любых контактов, общался только с лечащим врачом. Даже еду из столовой мать приносила в палату. На ее слова он реагировал нервно и грубо. Врачи, проходя по коридору, слышали его срывающийся голос: «Замолчи! Что ты в этом понимаешь! Ты дилетантка!» Приходилось постоянно его успокаивать, и если это удавалось, а в особенности впоследствии, когда он окончательно вышел из болезненного состояния, окружающие видели доброжелательного, застенчивого, интеллигентного молодого человека, с трудом веря, что это тот самый пациент.