Откуда пошли африканские наркокурьеры

В центре REMAR живут не только христиане. Есть мусульмане, иудеи, буддисты. Здесь не требуют поклоняться чужим богам. Но надо уважать веру и обряды большинства.

История Кинета обычна: начинал с марихуаны, в шестнадцать лет перешел на героин, денег не хватало, тащил и продавал вещи, попал в тюрьму.

— Почему в шестнадцать? В эти годы мы начинаем общаться с женщинами, хотим чувствовать себя мужчинами, быть уверенными в себе. Наркотики давали такое ощущение. Я не кололся героином, а варил на огне и курил. Иногда шесть-семь раз в день. На это требовалось четверть грамма. Чувствовал себя отлично час или два, потом надо было курить снова. — Кинет прощается и бежит к машине разгружать продукты.

Я спросил Фернандо, возможны ли близкие отношения между живущими в центре мужчинами и женщинами. Например, браки?

— Не сразу! Наша психотерапия ориентирована на освобождение тела и сознания от наркотиков. Только став ответственными за свои поступки, люди вправе создавать семью. Обычно это случается после одного года жизни в REMARe.

— Сеньор Фердинандо, а вы женаты?

Фернандо оживился, стал поглаживать черную шкиперскую бородку, глаза заулыбались:

— С Изаурой, в прошлом такой же наркоманкой, как и я, мы встретились в реабилитационном центре. Спустя год решили создать семью, оставаясь работать, как все братья и сестры. Кстати, мой родной младший брат тоже женился на бывшей наркоманке, у них уже трое детей.

— А у вас?

— Двадцать восемь…

— Не понял.

— Двадцать восемь! Своя шестимесячная дочь, и еще мы с Изаурой взяли к себе в дом двадцать семь сирот.

Покидая REMAR, я думал об испанце Мигеле Диезе, создателе этой международной благотворительной организации, о Дон Кихоте и Санчо Пансе в одном лице, о том, как много может сделать один человек, у которого доброе сердце, любящее не только самого себя .

Современный африканский город очень похож на вестернизированные города, на каком бы материке они ни находились, кричащим переплетением полярных начал: привлекательного и отталкивающего, чистого и грязного, святого и порочного. И хотя город выступает главным двигателем перемен, мигрантов привлекает не динамичность урбанизированной среды, а ее огромность, в которой можно все найти, все потерять, избежать всяких обязательств, лечь на дно и затаиться. И все-таки Аккра не вмещается в общепринятое понятие города. Слишком резок контраст между развалюхами доколониального поселения и прекрасным центром, заложенным англичанами, чей язык объединил живущие здесь племена и народности. Много мигрантов, особенно молодых мужчин, по большей части без определенных профессий, часто неграмотных, слоняющихся без дела по улицам. Столица выглядит перевалочным пунктом, бессиль¬ным указать толпам людей, куда им податься дальше. С этим столпотворением не имеет ничего общего живущая по другим законам, господствующая в городе и стране элита — традиционные вожди, получившие образование ганцы, европейские предприниматели. К этой среде принадлежат высшие чиновники, политики, армейские офицеры, банкиры, промышленники, крупные землевладельцы. Они сами, а чаще их дети бывают склонны к демонстративному, напоказ, употреблению наркотических веществ. Отчасти в этом можно увидеть амбициозное стремление подчеркнуть принадлежность к высшему кругу.

Первые ганские наркодельцы вышли из городской молодежи, получившей образование за границей, не удовлетворенной обычной карьерой клерка, жаждавшей пусть рискованного, но крупного дела. Они заводили связи с поставщиками наркотиков в Южной Америке, Юго-Восточной и Юго-Западной Азии, договаривались с фермерами из провинций, где росла конопля, искали в городах безработных мигрантов, лишенных помощи деревенских соплеменников, а потому легко поддающихся на предложения, сулящие быстрый доход. Обитатели бедных столичных районов Нима и Ашеймен стали первыми, кто под видом туристов начал перевозить наркотики в другие страны. Неопытные, малограмотные, они легко попадались на таможне, оказывались в тюрьмах, становились героями скандальных публикаций. Общественность Ганы испытывала чувство вины и стыда, власти стали предпринимать жесткие карательные меры. В ответ воротилы наркобизнеса начали заменять туповатых «туристов» на более сообразительных, прошедших начальную криминальную выучку «аспирантов», «участников симпозиумов», «гостей конференции», летающих по всему миру. За Ганой утвердилась репутация второй после Нигерии страны Западной Африки, обеспечивающей межконтинентальный транзит наркотиков .

— Перевозчиков встретишь, скорее всего, в ресторанах, куда захаживают иностранцы, — говорили знакомые в Аккре.

Теплым вечером мы с приятелями направились в кафе-ресторан «Аквариус» не столько из надежды встретить заглядывающих туда, по слухам, перевозчиков и торговцев средней руки, сколько из желания поговорить с тетей Катей, как все здесь называют известную в Аккре украинскую эмигрантку, фактическую хозяйку заведения. Это одно из немногих в столице публичных мест, где собираются люди, озабоченные своими делами и не склонные прислушиваться, о чем говорят за соседними столиками.

Молодой парень, охраняющий стоянку, жестами профессионального регулировщика помогает поставить наш «ниссан» и с подчеркнутой любезностью, как старых знакомых, подводит к крыльцу, распахивает дверь. В зале пятнадцать — двадцать столиков, в левом углу стойка бара, а за ней комната с бильярдным столом. Интересно видеть на столиках перед чернокожими посетителями бутылку украинской горилки, тарелки с желтоватым салом, спирали пахнущей чесноком колбасы, вареники с вишней.

Мы сели за столик и попросили официантку пригласить тетю Катю.

— Что-нибудь не так, господа?

— Все в порядке!

Тетя Катя вышла из-за портьеры величественно, как выходит знаменитость на подмостки, всем давая время полюбоваться своей статью. Элегантная дама присела за наш столик, и уже через четверть часа с нами была совсем другая женщина — веселая, подвижная, легкой взбалмошностью вызывающая в воображении гульбу на хуторе близ Диканьки, где она непременно была бы в центре событий. Она оказалась одной из первых советских девушек, в середине шестидесятых годов вышедших замуж за африканских студентов и вслед за мужьями отправившихся, как им казалось, на край света. Вскоре в Гане произошел государственный переворот, на смену правительству, дружественному СССР, пришло другое, с иной ориентацией — в провинциальном городке ее и ее мужа-ганца, инженера с советским дипломом, не брали на работу. Оба перебивались случайными заработками, только бы прокормить двоих детей. За два с половиной года муж опустился, стал выпивать. Она забрала детей и кое-как добралась до Аккры. Нашла место на автозаправочной станции, работала с утра до поздней ночи, как прикованная к галере. Много раз пришлось менять работу, прежде чем начала становиться на ноги. И судьба улыбнулась, послав встречу с владелицей «Аквариуса», усталой немкой, предлагавшей взять в управление ее чахнувший ресторан. Тетя Катя уволила две трети обслуги, переделала на свой вкус интерьер, сама стала у плиты и скоро вывела ресторан в число самых респектабельных в столице.

Я обвожу глазами людей за столиками — африканцы и европейцы, мужчины и женщины, пытаюсь по виду и манерам угадать, кто может быть связан с перевозкой наркотиков. Но даже наметанный глаз затрудняется выделить среди прилично одетых, раскованных, в меру возбужденных посетителей подозрительные типы — ни на одном лице не читалось печати настороженности, свойственной людям, постоянно идущим на риск. У стойки бара подвыпившие европейские девушки дымят сигаретами и пристают к молодым африканцам, одна явно под кайфом.

Осторожно интересуюсь, заглядывают ли сюда перевозчики наркотиков.

— Я не спрашиваю гостей, чем они занимаются… И вас не спрашиваю, откуда вы. Может, из Интерпола, солнышко мое?

В самом деле, зачем ей знать, чем занимаются гости. Но, может быть, в этот вечер перевозчиков в ресторане действительно нет. Возможно, в эти минуты они дремлют в шезлонгах на палубе теплохода, плывущего из Аккры в Амстердам, ни на минуту не забывая о мешках с ганской марихуаной и ящиках с гашишем в трюме. В порту назначения их поджидают люди, подстрахованные приятелями из охраны морского порта. Утром товар развезут по нидерландским кофе-шопам, в том числе в «Бульдог» нашему знакомому Бобу, забота которого — продать, а куда товар разойдется дальше, Боба, мы помним, «не колышет».

Со смешанным чувством тревоги и ожидания я летел из Аккры в Лагос, наслышанный о преступных нигерийских группировках, лидирующих в международных перевозках наркотиков. Друзья, когда-то поработавшие здесь на дипломатической службе, заклинали быть постоянно начеку, не прогуливаться в одиночку по вечернему городу, тем более — не быть элегантно одетым, да еще при галстуке. Ничего не класть в задние карманы брюк, а сумку или портфель держать перед собой, прижимая к груди, чтобы хулиганы не вырвали из рук. Не оставлять в отеле ценных вещей, не ставить на остановке автобуса у ног баул, не поддаваться воркованию улыбающихся тебе черных красавиц и еще много чего не делать. Единственным способом соблюсти все предостережения был бы отказ от поездки в Нигерию. Но я был так напуган ожиданием предстоящего, что на отказ уже не оставалось сил.

Напутствия друзей вспомнились, когда я оказался в гуще центрального рынка Лагоса, на стремнине разноголосой горластой реки, которая обступала меня со всех сторон, стискивая до боли в боках, и несла, не давая пошевелить руками, в направлении, заданном ее собственным натиском. Стараясь высвободить локти, работая ими, я с большим трудом протискивался узкими торговыми улочками, задевая и едва не опрокидывая корзины с орехами колы, картонные коробки с зеленью, сушеной рыбой, морскими ракушками, ситцевые навесы на шестах над грудами джинсов, соломенных шляп, нижнего белья. Над всем этим торжищем, поверх курчавых мужских голов и живописных женских причесок со свисающими от плеча до плеча сотнями тонких косичек, стоял и бил в ноздри стойкий марихуановый дух.

Прибившись к каменным ступеням бакалейной лавки, я мог перевести дыхание и присмотреться. В неостановимой людской реке шла своя жизнь, полная скрытого противостояния. Общий гул вдруг перекрывает истошный женский крик, возникающий в момент, когда очередная в пышных юбках дебелая мамми обнаруживает пропажу вещей или кошелька и начинает в отчаянии и бессилии колотить кулаками всех, кто оказался рядом. Но сидя на ступеньках минут пять, замечаешь склонившегося к тебе и что-то шепчущего парня с колечком в ухе. Он предлагает наркотики, в том числе амфетамины, из-за дороговизны здесь не очень распространенные. Не могу сказать, что вокруг было много лиц со следами наркотического опьянения, но картина людского водоворота принадлежала кисти художника с бесспорно измененным сознанием.

Я не совсем понимал, почему именно из бедной, трудолюбивой, энергичной страны, населенной множеством народностей и племен, которые с трудом договариваются друг с другом, но славятся одинаковым умением торговать, в стране нищих и мультимиллионеров, а также генералов, враждовавших между собой и управлявших государством, вышли наркоперевозчики мирового класса. И чем объяснить, что наивысший пик их активности совпал со временем военного правления генералов Муххамеда, Альбиолы, Обасанджо, Абачи, Абубакара, имевших всю полноту власти и хорошо вооруженную стотысячную армию?

Динамичный индустриальный гигант, каким предстает Лагос, не сразу подсказывает ответы на вопросы, постоянно рождаемые разноязыким городом. И мне надо было неделю бродить по запруженным людьми улицам, присматриваться, беседовать с представителями властей, в том числе военными, чтобы начинать понимать хоть что-то. Например, что почти все занятые международными финансовыми махинациями, в их числе наркоперевозчики, — выходцы из южной части страны, из народностей йоруба и ибо, больше других преуспевающих также в законном бизнесе, они завалили свою страну товарами со всего мира; общины нигерийских предпринимателей за границей, успешно ведущие дела, состоят по преимуществу из южан, по вероисповеданию — христиан. У живущего на севере народа хауса, отличных аграриев и воинов, предпринимательский дух не ниже, но мусульманская природа в какой-то мере их сдерживает.

Читая путевые заметки, я всегда испытывал неприязнь к понятию, обожаемому пишущими людьми, — я имею в виду понятие «контрасты». Социальные контрасты бросаются в глаза везде, даже в самых богатых обществах, и указывать на них как на особенность, это не говорить ничего. И теперь я ломаю голову, чем заменить готовый сорваться с кончика пера этот нежеланный термин, когда речь о Нигерии, одном из самых крупных мировых экспортеров нефти, о стране с колоссальными запасами газа, где подавляющая часть населения бедствует; я встречал людей, которые живут в прошлом и позапрошлом столетии. В суперсовременном Лагосе есть районы, живущие без электрического света.

Но вот что поражает более всего: при разнице в уровне жизни, при откровенной, даже вызывающей коррупции в верхних эшелонах власти, при нарушениях прав человека, о которых не устают писать мировые издания, нигерийцев объединяет вера в свою страну как колыбель черной расы, в свою миссию нести ответственность за весь Черный континент, за всю свою расу на планете. Это не черный расизм, тут совсем другое — стремление доказать высокомерному миру, что черное прекрасно. Они все относятся друг к другу с уважением, гордятся своим величием и сплоченностью нации. И когда нигерийцев упрекают за международные перевозки наркотиков, их ответ краток: «А вы их не употребляйте!»

На улицах Лагоса можно встретить подвыпивших, накурившихся марихуаны или кокаина, но традиционной культуры употребления алкоголя и наркотиков здесь нет. Бизнес — совсем другое дело. Нигерийцы взяли в свои руки перевозки кокаина и героина в Европу и Северную Америку, причем стали действовать так изобретательно, что конкурентов у них почти не было. На трассах Лагос — Аддис-Абеба — Нью-Дели и Лагос — Рио-де-Жанейро — Сан-Пауло участились аресты нигерийских перевозчиков. Временами их снимали с рейсов вместе с грузом ежедневно. Телекомпаниям даже наскучило показывать одну и ту же картинку: как по трапу полиция спускает чернокожего атлета в белой рубашке с ярким галстуком и как он неуверенно нащупывает ступени, держа за спиной руки в наручниках.

Перевозчики не думали сдаваться, их маршруты стали сложней, запутанней, как скомканная паутина, грузы теперь сопровождались дублирующими фальшивыми документами. Арендованные или собственные самолеты наркодельцов больше не приземлялись в Лагосе, где можно было попасть в руки агентов антинаркотической полиции, переодетых в обслугу аэродрома. Они предпочитали совершать посадку в соседних странах, и ничем не примечательных захолустных городках неподалеку от границы — оттуда на вездеходах можно пересечь буш и выйти к неохраняемой в тех местах нигерийской границе. По размаху межконтинентальных перевозок наркотиков нигерийцы опередили ганцев, стали вне конкуренции .

Полиция многих стран забрасывает сети, вылавливая нигерийских перевозчиков. В арестантской одежде, с бирками на груди, они сидят в тюрьмах Европы, Азии, Южной Африки, США, говорят, их занесло даже в тюрьмы Океании. Сколько я ни расспрашивал полицейских, никогда не слышал, чтобы кто-то из перевозчиков раскаялся на суде или после, отбывая наказание. Для многих опасный промысел перестал быть одним лишь источником существования, это еще увлекательное, рискованное, захватывающее дух занятие, манящее неуверенных в себе и отчаянных людей, как всякое крупное профессиональное преступление.

И если молодая африканка ночи напролет взбивает свои курчавые волосы и прибегает к хитростям, сооружая на голове копну, в которой может быть упрятан пакетик с героином, если она бесстрашно несет свою голову мимо пограничников и таможенников, обалдевающих от ее красоты и стройных ног, едва прикрытых короткой юбчонкой, можно не сомневаться: ею движет не только мысль о заработке, но еще нереализованная потребность испытать сладкое чувство риска.

С этими мыслями, для лагосской полиции, возможно, сомнительными, я приехал в Национальное агентство по вопросам исполнения законодательства в области борьбы с распространением наркотиков (NDLEA). Заместитель директора агентства Рубен Игвалуки Нвако, подполковник нигерийской армии, сидел за столом, над ним зиял выцветший на обоях прямоугольник от недавно снятого портрета предыдущего главы государства, генерала Абдулласама Абубакара, — портрет только что избранно нового президента Олусегуна Обасанджо приколотить еще не успели.

Национальное агентство создано федеральным правительством в декабре 1989 года. Уже тогда международная репутация страны была сильно отягощена напористым участием нигерийцев в наркоперевозках. Нигерия превращалась в крупный перевалочный пункт, через который наркотики стали переправлять из стран Юго-Восточной Азии и Латинской Америки на рынки Европы, в том числе в республики бывшего Советского Союза. Структура агентства во многом копирует структуру подобного американского Агентства по борьбе с наркотиками, но нигерийские власти предоставили ей более широкие полномочия. Руководителя агентст¬ва подчинили главе государства, сотрудники агентства получили право проверять счета любой частной коммерческой фирмы или банка, подозреваемых в отмыве «грязных денег», прослушивать их телефонные разговоры, иметь доступ к компьютерным системам. Численность сотрудников достигла шести тысяч .

Я спросил, сколько в тюрьмах людей, осужденных за перевозку наркотиков.

— Не знаю! — сказал подполковник. — Наше дело арестовывать. Ждут суда, могу сказать, больше тысячи.

Подполковник подошел к карте. Только морская государственная граница тянется полторы тысячи километров — по скалам, пустыням, влажным лесам с очень редкими хижинами. Как уследить в ночи за лендровером, где-то бесшумно сошедшим по доскам с баржи на песок и растворившимся в темноте?

Наркотрафик в руках международных синдикатов. У них хватает средств создавать перевалочные базы, развивать существующие стабильные рынки и открывать новые. Пользуясь экономическим кризисом в разных странах, синдикаты набирают армии перевозчиков из молодых безработных, из отбывших срок наказания.

Карта в кабинете разделена на зоны активности. Жители северных и Центральных районов еще недавно ездили на автобусах в южные районы, где крестьяне, почти не таясь, обрабатывали плантации конопли, завезенной сюда, как и в соседнюю Гану, отслужившими нигерийскими солдатами в конце Второй мировой войны. Крестьяне, говорят, сами были удивлены, как быстро чужое растение стало товаром массового спроса. Недолго южане наслаждались преимуществами монопольного производства. Конопля пошла по всей стране. У хозяев плантаций появились «свои» полицейские, «свои» власти, не обижающие их и не дающие в обиду другим.

К середине девяностых годов масштабы конопляной экспансии стали угрожающими. Правительство обратилось к населению с программой «Жгите траву!». В призыве ни слова о наркотиках, но нигерийцам не надо было объяснять, чего от них хотят. Владельцы конопляных посадок медлили. Тогда на конопляные поля двинулись с факелами в руках усиленные отряды полиции и агентов NDLEA. От грандиозных пожаров небо становилось черным. Конопля пылала только на равнинах, где посадки не могли спрятать. Пострадавшим никто не сочувствовал — нигерийцы уважают тех находчивых, у кого поля не горят .

В последнее время на здешних рынках преобладают психотропные вещества; их легче пронести через досмотры, а купить можно в аптеках и клиниках, не знающих контроля за отпуском нейролептиков, антидепрессантов, снотворных, успокоительных. Препараты для лечения душевных расстройств продаются на улицах, их предлагают мальчишки, торгующие газетами, подбегая к машинам, затормозившим перед семафором. Люди, принимающие эти средства систематически, сильно рискуют. При воздержании у них возникают бредовые состояния, галлюцинации, приступы паники, дрожание рук, судорожные припадки, обычные при синдроме отмены сильных наркотиков.