Боливийцы перед выбором — ананас или кока

strong>Коку подарил Бог Солнца инкам на Титикаке — Зачем компании «Кока-Кола» листья Лос-Юнгаса — Кыргызский колпак открывает дорогу в Кочабамбу — Что такое UMOPAR — Реабилитационный центр «Сан-Висенте» — С «Когтями тигра» в Чапаре — «Больше будет кокаина — скорей подохнут гринго!» — Как покончить с наркобизнесом без насилия? — Русские Ревтовы в окружении подпольных плантаций — В чем подозревали Че Гевару

Перелетев самолетом компании «Боливиано» из Боготы через Виру-Виру в Ла-Пас, столицу Боливии, я с удовольствием воспользовался приглашением сотрудников российского посольства побывать на озере Титикака. В доколумбовы времена голубую гладь бороздили серповидные камышовые лодки под парусами или заменявшей их камышовой циновкой. Лодками правили индейцы племени аймара, потомки народа доинкских племен; они промышляли рыбой, перевозили обломки скал для строительства древнего Тиауанако и гигантских каменных статуй на отрогах перуанских Анд. Прапрапра… внуки тех лодочников в наши времена помогали Туру Хейердалу строить «Кон-Тики». По правде говоря, интересен мне был не столько вклад аймара в научные открытия, сколько общий для них и исчезнувших народов Амазонки культ священных растений.

По пути попадаются индейские ранчо из самана и кирпича с глухими наружными стенами, закрывающими дворы, в которых идет своя, скрытая от постороннего взгляда жизнь. Может быть, в глубине двора целитель аймара, как сотни лет назад, разрезает на мелкие части кактус Сан-Педро, содержащий природный психодислептик мескалин, и с добавками варит на медленном огне. Вытяжкой мескалина аймара освобождают больных от колдовского наговора и вызывают красивые видения.

В древности растительные галлюциногены, в том числе со склонов Анд, играли важную роль в культуре, системе верований, экономике местных народов. И хотя инки, предки современного населения озера, в ритуалах применяли психотропные средства не так откровенно и не везде, как мексиканские ацтеки, тем не менее наркотики растительного происхождения были важной частью быта и целительства их традиционного общества. Аборигены Титикаки обращались к сверхъестественным силам через шаманов и колдунов, их авторитет обеспечивался знанием местной флоры и умением экстрагировать из растений активные химические вещества. Говорят, колдуны изобретали рецепты для приготовления из разных галлюциногенных кактусов целебного напитка, обладавшего гаммой наркотических свойств.

Чувствуешь, как становится трудно дышать — местность высоко вознесена над уровнем моря. Думаешь: выше люди уже не живут. И вдруг видишь спускающихся по склону женщин в наброшенных на плечи грубошерстных платках и в шляпах, они тянут за собой тяжело навьюченных осликов. Их поселение, оказывается, на километр выше; они спускаются к озеру почти каждый день. Мы с ними фотографируемся.

— Откуда столько сил? — спрашиваю я.

— От мате! — смеются.

— Что за мате?

— Коковый чай!

Чай из листьев коки, говорят, улучшает самочувствие при низком атмосферном давлении и снимает симптомы высотной болезни. Но откуда здесь кока?

— У вас подпольные поля? — спрашиваю.

— Почему? — обижаются. — У нас, боливийцев, законные, коковый чай пили наши предки. Мате вы тоже можете купить в Ла-Пасе.

— И увезти в Кыргызстан?

— Конечно, — смеются. — Если таможня вас не передаст полиции.

Машина притормозила у придорожного магазинчика. У входа на деревянных подпорках — камышовая лодка с заостренными концами, похожая на плывущую луну. Камыш здесь называют тоторой, и потому лодка тоже тотора; в ней разместилось бы человек пять. Как выяснилось, лодка не продается, это приманка для туристов, но магазинчик завален большими и маленькими моделями под всевозможными парусами. Самые ходовые, говорят хозяева, лодочки с надписью «Кон-Тики» и «Ра».

За прилавком индеец лет двадцати семи, с красиво посаженной головой, повязанной цветастым платком на манер бедуина. Мы знакомимся. Это Брауди Кораньи, зять Паулино, друга Тура Хейердала. Брауди с тестем ездил в Перу на встречу со знаменитым норвежцем и помогал ему собирать из камыша суда.

— Тур пишет, может быть, снова соберет экспедицию — теперь от Перу до Японии, и мы опять будем ему помогать, — говорит Брауди.

— А сам хотел бы в плавание? — спрашиваю я.

— Меня от волны мутит!

— А если пожевать коку?

— У нас кока не растет, старики привозили из Перу, специально пришивали карманы, чтобы всегда иметь при себе. Однако инки предпочитали кукурузный спирт и крупу кинуа, потому жили сто двадцать — сто сорок лет, а мы не дотягиваем до девяноста.

Лицо Брауди уплощенное, желтоватого оттенка, с суженными глазами, отмечено явной печатью монголоидной расы — так выглядели, скорей всего, азиатские охотники, которые в конце ледниковой эпохи прошли по сухопутному Берингову мосту из Центральной Азии и Сибири на Аляску, за тысячи лет освоили необозримые пространства Американского континента и положили начало блестящим доколумбовым цивилизациям.

Может быть, ты кровный брат мне, Брауди?

Полчаса спустя перед нами открылась Титикака.

Мы въезжаем в индейский поселок с выложенной бетонными плитами круглой площадью; по окружности сидят торговки рыбой, бананами, сувенирами; можно купить соломенный «кон-тики» и связанного из пучков соломы золотого ламу величиной чуть меньше живого. В центре площади на бетонных столбах настоящая камышовая тотора с птичьим клювом на конце, с мачтой и рубкой. Когда над поселком плывут облака, возникает полная иллюзия парения желтой лодки в синих небесах.

Наш посольский друг, уже здесь бывавший, отыскал лодочника, готового за несколько песо показать нам озеро. Полуобнаженный аймара был немногословен и горд — не у каждого своя большая лодка. Он имел дела с туристами, знал их интерес и коротко отвечал, не дослушивая вопрос до конца. Мы забрались в лодку. Когда расстояние между лодкой и берегом увеличивается настолько, что пирс и поселок становятся размытыми и перед нами только озерная гладь, лодочник начинает развлекать пассажиров легендами, когда-то им слышанными, а может быть, им же сочиненными.

Одна из самых красивых историй была связана со Скалой Инков. Древний народ затеял строительство грандиозного моста через озеро, используя эту скалу как промежуточную опору. Инки оставили бы нам новое чудо света, если бы не помешали испанцы, пришедшие сюда в начале XV века; они разрушили инженерное творение, как разрушили и выложенный золотыми плитами Храм Солнца в столице Куско, и всю древнюю цивилизацию инков.

Частью культуры инков была кока.

Инки боготворили коку, на их землях ее выращивали за две с половиной тысячи лет до возникновения империи. В индейских песнях слышна тема коки как священного листа. Лист коки входил в орнамент золотых и серебряных изделий. Сохранились глиняные сосуды с уже знакомым нам изображением людей со вздутой щекой. Жующий коку человек вызывал уважение, как продолжатель традиции. Хозяин лодки уверял, что лист коки — подарок его предкам от Солнца, чтобы они не знали голода, бессилия, разочарования. Если инка хотел что-либо вымолить у божества, он подходил к алтарю с веточкой коки во рту, клянясь самым дорогим, что имел и чему можно верить. Верховный Инка не принимал важных решений, прежде чем услышит жрецов, черпавших мудрость от листьев коки.

Лодочник показал, как его предки-аймара клали на развернутую ладонь листья, один из листков отправляли в рот, но не жевали, а сосали, поместив за щекой, и продолжали вести беседы с соплеменниками, которые делали то же самое, говорили на любые темы, но в это время взгляд их был прикован к листьям на ладони: по известным им одним признакам они определяли, здоров ли человек, который перед ними, правду ли говорит, нужно ли прислушиваться к его словам.

— Бог Солнца сказал инкам: вас ждут трудности, но я создам растение, которое поможет их преодолеть, — говорит лодочник. — Листья коки ходили как деньги. Это теперь ни коки, ни денег…

— Стало быть, не выполнил Бог Солнца обещания?

— Еще как выполнил! — запротестовал лодочник. — Раньше среди нас были черные люди; они не жевали коку и вымерли. А мы — живем!

В Боливии есть легальные плантации коки — двенадцать тысяч гектаров в провинции Лос-Юнгас и нелегальные — тридцать шесть тысяч гектаров в провинции Эль-Чапаре (Чапаре). Первые дают достаточно листьев для традиционных нужд аборигенов, медицинской промышленности, производства любимого боливийцами чая мата. Хотя Венская конвенция 1977 года отнесла листья коки к наркотикам, а всех жующих, в том числе индейцев, к наркоманам, боливийцы не испытывают почтения к чужим решениям, пусть даже международных организаций, у них своя голова на плечах. Они чтут традиции и не намерены расставаться с ними в угоду чужому мнению. Это их потомственная работа, дающая средства к существованию, важная для уважающего свои порядки народа; это его образ жизни. Другое дело — нелегальные плантации: их правительство стремится убрать, но без насилия, а путем переговоров с крестьянами, помогая им изменить профиль хозяйств. Боливийский четырехлетний план борьбы с наркотиками назван «Достоинство». Никто пока не представляет ка

к при открытом выращивании запрещенной всюду коки сохранить достоинство и не выглядеть белой вороной среди цивилизованных стран .

У истоков легального международного применения листьев коки стоит компания «Кока-Кола», возникшая в 1894 году, когда молодого американца Джозефа А. Биденхэма, продавца конфет, осенила мысль: продаваемый на разлив напиток, к тому времени уже популярный, помещать в удобную бутылку, которая могла бы у каждого и в любое время года быть под руками. Сам напиток появился лет на восемь раньше; формулу создал доктор Джон Пембертон, фармаколог из Атланты, вряд ли подозревавший о грядущем мировом распространении его напитка, содержащего алкалоиды перуанских и боливийских листьев коки. В сохранившейся после смерти доктора рецептурной книге наряду со множеством подобранных им ингредиентов (ванилин, лимонная кислота, кофеин, разные масла — апельсиновое, лимонное, корицы, кориандровое, мускатного ореха и т. д.) назван жидкий экстракт коки. Возможно, содержащийся в напитке, пусть в самых ничтожных дозах, кокаин вызывал привыкание к нему, «подсаживал» потребителей, обеспечивая неслыханное по масштабам распространение тонизирующей жидкости .

Я потягивал через соломинку охлажденную кока-колу в министерстве социальной защиты Боливии. Напиток предложил Гильермо Канедо Патиньо, заместитель министра, к которому я пришел по делу, имеющему косвенное отношение к изобретению американского фармацевта, — мне хотелось побывать в районах выращивания кокового листа. Меня предупреждали о сомнительности этой затеи: боливийские власти неохотно допускают иностранцев в те места. Там постоянны столкновения правительственных войск с хозяевами плантаций. Повод — невозможность гарантировать безопасность. Мне назвали заместителя министра как влиятельного чиновника, одного из немногих, в чьей власти было помочь добраться до департамента Кочабамба, до провинции Чапаре. Именно там самые крупные подпольные плантации коки.

Гильермо Канедо Патиньо оказался приятным человеком; светлый цивильный костюм и щегольски подстриженные усы микшировали ореол грозы боливийского наркобизнеса, как о нем говорят, но взгляд его пронзителен и тверд. На эти глаза лишний раз лучше не попадаться. Он пригласил меня к карте, помогая представить район легальных посадок коки Лос-Юнгас — снежные горы, внизу кукурузные поля, банановые рощи, пастбища. Многие там живут за счет кокового листа. На склонах гор кустарник вымахивает выше роста человека; надо наклонить ветви, обхватить их ногами, чтобы обеими руками общипывать листья. Их собирают три-четыре раза в году, сушат в тени, прессуют в тюки. Это, может быть единственный в мире район, где коковые плантации не надо прятать и люди не боятся полиции. У фермеров гарантированный сбыт (на рынки — люди покупают коку для жевания — и на чайную фабрику); остается только молить судьбу, чтобы квоты не уменьшались2. Опасность, их подстерегающая, — соблазн тайно продать высушенные листья наркодельцам, снующим с большими деньгами в поисках сырья для подпольных кокаиновых фабрик.

Я мучительно соображал, как перейти к разговору о провинции Чапаре, где в отличие от Лос-Юнгаса множество семей живут за счет незаконных плантаций коки, сопротивляются действиям властей, бросивших на уничтожение посевов армейские части. Мне хотелось попасть именно в этот бурлящий район, и я ломал голову, как уговорить человека с неуступчивыми глазами помочь мне.

— Уважаемый сеньор Гильермо, — начал я. — Вы поймете меня, если я скажу о желании попасть в Чапаре, увидеть ситуацию своими глазами…

— Очень, очень сожалею, но… — заместитель министра покачал головой.

— Как нарколог, лечащий в том числе кокаинистов, я бы уверенней себя чувствовал, представляя, что происходит, поговорив с крестьянами на плантациях.

— О Лос-Юнгасе еще можно подумать… Но не о Чапаре!

Конечно, до Лос-Юнгаса можно добраться автомашиной, а до Чапаре лететь самолетом часа полтора в Кочабамбу и еще часа четыре петлять по горной дороге, непременно в сопровождении вооруженных бойцов, но это — Чапаре!

— Очень, очень сожалею…

Делать нечего; прощаясь, я достал припасенный для подарка кыргызский белый шерстяной колпак с национальным орнаментом и торжественно водрузил на голову сеньора Гильермо. Он взглянул в зеркало. Крупный и полный, он выглядел как председатель кыргызского колхоза-миллионера.

Покрасовавшись перед зеркалом, заместитель министра, не снимая колпак, набрал номер телефона, обменялся с кем-то двумя словами и повернулся ко мне:

— Вас ждет полковник Роберто Перес Тельерия, генеральный директор Специального подразделения Боливии по борьбе с наркобизнесом. Если он возьмет на себя охрану, если его люди будут сопровождать вас, с моей стороны возражений не будет. Я повторяю — очень сожалею… вы не перебивайте, дайте закончить. Очень сожалею, что утром улетаю в Нью-

Йорк и не смогу вместе с вами отправиться в Чапаре.

Многим я обязан кыргызскому колпаку, какой носили мой отец, дед, прадед, но в первый раз триста граммов нашей овечьей шерсти открывали мне путь в запретный район Боливии.

Пожимая руку Роберто Пересу Тельерия, сугубо штатскому человеку с аккуратной благоухающей прической, трудно было признать в нем полковника, руководителя особых боливийских вооруженных сил по борьбе с наркодельцами и торговцами. Его подразделение (тысяча семьсот человек) отнесено к министерству внутренних дел, но действует самостоятельно и представлено в каждом городе страны. Отряды постоянно в джунглях, в труднодоступных горах; у них собственная форма одежды, специальное вооружение. Повсюду есть мобильные группы: патрульные отряды полиции (UMOPAR), агенты для обнаружения наркосиндикатов и борьбы с ними, для поиска подпольных лабораторий, контроля за перевозкой и продажей запрещенных химических веществ; группа финансовых расследований, группа поиска наркотиков с использованием собак (у бойцов шестьдесят собак, натасканных на наркотики, — маленькие терьеры и большие лабрадоры). Собак не может заменить никакая техника: машины не обладают обонянием. Но есть пределы их применения — собаки часто устают, капризничают, ошибаются.

Семьсот бойцов UMOPAR с нашивкой звериной головы на левом плече, называя свои отряды устрашающими именами хищников, прочесывают джунгли; пробираются в глубь высокогорных лесов. Им в помощь даны три передвижные армейские группировки, по сто солдат в каждой. Что ни группировка, то «дьявол». «Зеленые дьяволы» носятся на военных грузовиках; у «красных» — самолеты, вертолеты, авианетки, они ведут разведку и бои с воздуха. «Синие дьяволы» на моторных лодках и катерах патрулируют лесные реки. Когда «дьяволы» действуют одновременно, грохот и пальба создают картину, вполне соответствующую их дьявольскому названию.

По семьдесят — восемьдесят военных операций они проводят каждый день, но Роберто Перес Тельерия знает, как трудно достается результат. Наркодельцы разве простаки? В департаментах Кочабамба, Санта-Крус, Ла-Пас, Тринидад производят кокаин и пасту в лабораториях под брезентом на автомашинах, движущихся по горным дорогам. Подпольные цеха устраивают на самолетах и вертолетах, спрятанных на взлетных полосах по лесам и в случае тревоги готовых подняться в воздух. За год умопаровцы и «дьяволы» находят вблизи Кочабамбы и предают огню до двух тысяч подпольных фабрик, но они возникают в других местах, как грибы .

У меня весьма смутные представления о военных картах, но когда полковник развернул на рабочем столе свиток, я отчетливо увидел двойной кордон, или два пограничных кольца, внешнее и внутреннее. По замыслу, наркодельцам должно быть трудно, даже невозможно проникать с товаром из зоны произрастания в соседние департаменты или за рубеж. Кольца перекрывают и перевозку в обратном направлении химикатов для боливийских подпольных фабрик из Чили, Перу, Бразилии, Аргентины. Как я понял из пояснений полковника, внутреннее кольцо по периметру включает департамент Кочабамбу с провинцией Чапаре; внешнее кольцо проходит по сухопутной и морской границе; кольцо образуют одиннадцать передвижных пограничных групп, по пятнадцать бойцов в каждой, круглые сутки они поддерживают друг с другом по рации связь.

Желание оказаться наконец в тех местах возрастало со страшной силой. Я с трудом сдерживал себя, чтобы не перебивать полковника, и терпеливо внимал каждому его слову.

Как раз на внутреннем кольце недавно захватили грузовую машину, в которой было шестьсот килограммов кокаиновой пасты. Ее нашли под двойным дном кузова и в тайниках кабины. Эта операция помогла разоблачить известную в стране семью, которая маскировалась, ничем не выдавая своего участия в наркобизнесе. А через семью удалось раскрыть связи мафии с коммерческими банками в Ла-Пасе .

Пока мы разговариваем, то и дело звонят телефоны, полковник отвечает кратко, не делая пауз в нашей беседе, но последний звонок заставил его привстать, слушать и переспрашивать.

— Вам повезло! — повернулся ко мне полковник. — Чертовски повезло! — повторил он. — Сейчас пригнали легковую машину, задержанную пару часов назад на пограничном посту в трех километрах к югу от города. Пятьдесят восемь килограммов кокаина. У вас есть шанс первым увидеть… Пойдемте?

Во внутреннем дворе солдаты возятся у джипа. С ними подполковник Франс Лео Пласа, глава пограничной службы столицы, руководивший операцией. Взглянув на меня, человека случайного, как бы сомневаясь, можно ли докладывать ситуацию при посторонних, и уловив в глазах полковника разрешение, принялся рассказывать. Джип остановили у поста ничего подозрительного не обнаружили, хотели было уже поднять шлагбаум, как вдруг собачка пограничников, обнюхивая заднее сиденье, беспокойно залаяла. Пограничники снова попросили пассажиров выйти из машины. При повторном досмотре обратили внимание на свежий сварной шов в багажнике. Вскрыв сварку, обнаружили двойное дно: полое пространство было забито полиэтиленовыми пакетами с кокаином. Сорок пять пакетов, каждый с длинным шпагатным концом, все шпагаты сходились под задним сиденьем; можно было, потянув за конец, вытаскивать любой пакет, не обнаруживая тайник.

Нам разрешили осмотреть машину, ее багажник, двойное дно. Удивительна квалификация нанятого наркодельцами сварщика: его работа почти не отличалась от заводской, только хорошо наметанный глаз мог уловить второй шов.